Владимир Андреев - Зита и Гита

— Наконец-то я свободен! Меня повезут! — пошутил Рави.

— Еще бы, Рави! У тебя же праздник! — сказал Бадринатх.

— Но врача ждут всегда. Еще неделя — и в клинику. Уже звонили, мягко намекая.

— Милый мой, не говори пока о работе! — изобразив на лице обиду, сказала Гита и ласково посмотрела на супруга.

— А там, в поместье, всех вас ждет сюрприз, — загадочно сообщила Гита.

— Какой сюрприз? — удивился Рави.

— Это наша с Зитой тайна.

На столе благоухали розы. Их лепестки, как страницы любви, шептали слова, понятные лишь одному соловью и влюбленным…

Господин Чаудхури со своей супругой Алакой, возбужденные и радостные, через несколько минут подкатили, в предутренней прохладе, к дому, в котором недавно отшумела и отблистала свадьба. Вслед за ними приехал Гупта с женой и матерью.

Рави, Рака и Бадринатх вышли им навстречу.

После легкого завтрака и чашки чаю кавалькада из четырех машин направилась на восток от Бомбея.

Дикий сахарный тростник колебался как море. Одинокие деревья сала и канделябры молочая свистели под набегом сухого ветра, который натыкался на острые иголки кактусов. Огненно-желтые цветы пальм, похожие на огромных бабочек, изумленно глядели на проезжающих.

Человек рождается свободным и создан Богом для свободы. Однако в человеческом общежитии сложились свои законы, в силу того, что человек, как высшее существо, единственное из всего животного и растительного мира, наделенный искрой божьей, словом, сознанием духа, не пошел путем, предначертанным ему Творцом. Отсюда у него свои правила «игры в жизнь» и свои человеческие отношения и законы…

Тюрьма — физическая изоляция человека от привычной для него среды, необычайно отрезвляющее для любого буйного ума средство. Ложное ощущение превосходства перед другими людьми отбрасывается ею с кромешной жестокостью в такой беспросветный угол, что даже семя этого лукавого ощущения гордыни стирается в прах.

Только здесь Ранджит впервые понял всю ничтожность своих злых помыслов и себя — раба этих помыслов и обстоятельств.

«Кто я такой? Червь, ничтожная пылинка во вселенной, возомнившая себя великой гималайской вершиной. Незначительный, временный смертный… Я жил так, словно буду жить вечно. А мог бы и на своем месте, у зятя, заняться делом, сколотить капитал». Только сейчас Ранджит понял это. Да только ли это?..

«Сколько же мне дадут? Завтра должны огласить обвинительное заключение», — пронеслось у него в голове.

В камере было человек двадцать. Дышать было нечем. Через каждые полчаса на бетонный пол выливали по два ведра воды. На нарах не было никого. Кто сидел, а кто и лежал на мокром полу, изнывая от духоты, жары и голода.

Действительно: пустой желудок — отличное средство против переполненного сердца и головы, забитой глупостью суеты.

С грохотом открылась дверь, и зычный голос надзирателя потряс вялые тела заключенных:

— Подследственный Ранджит, на выход!

Ранджит вскочил и направился в светлый проем двери. В сопровождении двух надзирателей он вошел в низкое и затхлое помещение для свиданий.

На противоположной стороне, за длинной деревянной доской, перегороженной мелкой решеткой, сидела Сандра. Выглядела она великолепно. А может быть, Ранджиту так показалось. Во всяком случае, над ней витал незримый ореол, атмосфера воли. Тонкий запах ее духов вызывал легкое головокружение. Ранджит никогда в жизни не ощущал так сильно присутствие женщины, ее необъяснимое отличие от мужчины, ее захватывающее, чарующее начало. И какое-то мгновение он не мог вымолвить ни слова. Челюсть его отвисла. Он смотрел на Сандру, как «баран на новые ворота». И вдруг мощное чувство надежды, жизни, как освежающее первое дыхание муссона, ударило ему в грудь.

— Сандра! Ты? Как ты смогла сюда проникнуть? Я уже не надеялся… — отрывисто заговорил он.

— Привет, любовь моя! Я верна тебе, Ранджит, и буду ждать тебя, — сказала она певучим, с хрипотцой голосом.

Когда надзиратель отвернулся, она передала ему записку с завернутым в нее бетелем.

Ранджит воровато и быстро засунул сверток за пояс. Он отдал бы все, чтобы вырваться отсюда.

— Сандра, милая, любовь моя, я только здесь понял, что люблю только тебя и никого больше!

— А твоя родственница, Зита? — съязвила Сандра.

— Что ты, это было умопомрачение. Да ты и сама знаешь, что я хотел лишь завладеть ее богатством, а потом…

— Что потом? — оборвала его Сандра. — А потом забыть меня, бросить. Хорош гусь, нечего сказать.