Бэтси Нант - Все реки текут - 2

— Да, может быть, хотя я так не думаю. Ну что ж, значит, все закончилось быстро?

— Очень быстро. И очень легко. Я же говорю, что он улыбался, шутил, махнул рукой друзьям. Мы стояли всего лишь пять минут, глядя на эту казнь. Очень быстро все произошло…

— Ну тогда давайте пить чай, — улыбнулась Дели. — Вы очень много сделали для меня. Я не смогу вас отблагодарить никак.

— О благодарности речи быть не может, я сделал лишь то, что обещал Гордону, — спокойно сказал Мик Бернс.

Узнав, что к матери приезжал человек, который что-то знает о гибели Гордона, Алекс бросил дела в больнице и в клинике, где он уже стал главным хирургом, и вместе с Энни приехал к Дели.

Алекс застал Дели в оцепенении. Она односложно отвечала на вопросы, показывала рисунки Гордона — ей не хотелось видеть ни Алекса, ни Энни. И, прекратив свои настойчивые вопросы, сын принялся разговаривать с Энни о своих повседневных врачебных делах.

Немного выдвинутые зубы Энни не красили ее, но, как ни странно, она была привлекательна: ее пухлое личико и коротко остриженные ногти, в отличие от длинных грязных ногтей Мэвис, вежливые и кроткие манеры — все это говорило, что Энни действительно оказалась той девушкой, о какой Алекс мог лишь мечтать. Хотя странно, что она сейчас думает об Энни как о девушке Алекса, ведь они столько лет уже женаты.

— Ма, может быть, нам тебя осмотреть, устроить, так сказать, консилиум? — спросил Алекс.

— Мне ничего не надо, осмотр уже не поможет, милый Алекс, мне ведь уже скоро будет шестьдесят семь… шестьдесят семь, остается всего лишь три года…

— Три года? Я не совсем понимаю, — тихо сказала Энни на ухо Алексу, но Дели услышала.

— Да, Энни, три года до семидесяти. Я так решила, что после семидесяти мне совсем нечего будет делать…

— Ма, ты говоришь глупости! — возмутился Алекс.

— Как же — нечего? Дорогая мама, вы посмотрите, у вас еще не все стены заполнены картинами, вот сюда можно повесить, вон туда две, вот здесь поместятся целых четыре, — показала Мэг на пустые стены.

— А ты права, милая Энни, только мне не хочется больше рисовать, зачем? И так почти в каждой галерее Австралии висит ваша старая Филадельфия, писать еще — это, мне кажется, уже лишнее.

— Вы знаете, в прошлый раз, когда мы приезжали, мне показалось, что картины были менее веселыми, а теперь они такие — нет, я бы не сказала, что более веселые, теперь они стали такими одухотворенными, и эти грустные пейзажи такие живые… Особенно вот этот, где паутина сияет на солнце, он такой одновременно живой и пронзительно грустный, что, по-видимому, ваш талант только сейчас начинает раскрываться, — сказала Энни.

— Ах, «Летний день», — улыбнулась Дели и подошла к стене, глядя вместе с Энни на картину. — Да, ты права, только этой паутине уже столько лет, что я и не хочу говорить. Надо бы выбросить эту картину, удивляюсь, почему я до сих пор этого не сделала. Может быть, из-за нее Гордон погиб, может быть, из-за нее было столько печальных событий… когда-то.

Дели чуть подслеповатыми глазами смотрела на свой пейзаж, и сейчас не могла различить и даже вспомнить то место, где на картине была дыра от пули Максимилиана…

— Мама! Мама! Ты не слышишь? Ма, тебе надо обратиться к окулисту и специалисту по слуху! Я тебе найду хороших, ты согласна?! — чуть ли не в ухо прокричал ей Алекс.

— Извини, я задумалась, ты что, долго меня звал? — улыбнулась Дели, оторвав взгляд от картины.

— Я чуть не надорвался, чтобы до тебя докричаться.

— Ты прав, у меня и зрение и слух катастрофически начинают садиться, это началось, после того как Гордон пропал. — Дели увидела, как Алекс нахмурился и продолжила: — Нет-нет, Алекс, я очень довольна, что он ушел на войну, и ты был прав, он стал настоящим мужчиной, он стал просто героем… Ты был прав… А эту картину я все-таки выброшу, прямо сейчас, помоги мне, Алекс. — Дели потянулась, чтобы снять ее, но та висела слишком высоко, и она не достала. — Вот стульчик пододвинуть, принеси стул, пожалуйста, и сними картину, мой дорогой.

— Мама, может быть, не стоит? Может быть, ее лучше продать, или, если хотите, подарите нам, — сказала Энни.

— Ни в коем случае, я не хочу больше смертей, ни одной… Ну разве что кроме моей, — улыбнулась она.

Алекс принес стул, но Дели, покачав головой, сказала, что она передумала снимать картину.

— Пусть висит, потом… Я устрою торжественный выброс потом, когда вы уедете.

— Ма! Шестьдесят лет — это совсем еще не возраст, — улыбнулась вежливо Энни.