Сьюзен Хилл - Миссис де Уинтер

Джек Фейвел вызывал во мне презрение и отвращение. Я злилась, что он испортил мне такой день, но не боялась его. Он был слишком слаб и жалок. И мало-помалу, по мере того как количество разделявших нас миль увеличивалось, Лондон отодвигался на второй план, а дом становился ближе, я окончательно почувствовала, что все худшее позади, что имели место всего лишь мелкие неприятности, и не более того. Он не преследовал меня, он не знает, где мы живем, даже не знает, что мы обосновались здесь совсем недавно. Он ни о чем не спрашивал - это меня удивляло, но в то же время означало, что мы не столь важны для него. Вспоминались некоторые его фразы: "Вы узнали истину. Он ведь рассказал вам, правда? Вы стали соучастницей преступления"; "Его следовало повесить. Вы знаете это не хуже меня"; "Расскажите Максиму. Деньги - не самое главное. Я хочу от него большего, нежели деньги". Но он всегда был щедр на поспешные, пустые угрозы, всегда пытался шокировать меня всевозможными намеками. Он не изменился. Я рассчитывала, что к тому моменту, когда поезд подойдет к нашей станции, мне удастся уговорить себя выбросить Фейвела из головы, чтобы предстать перед Максимом бодрой, улыбающейся, готовой рассказать заранее заготовленными фразами о том, как я провела день. Однако Фейвел стал мне сниться. Я не могла управлять своим подсознанием. Когда-то он, приехав в Мэндерли, похвалился своей спортивной машиной: "Куда быстрее, чем колымаги, на которых ездит бедняга Макс". Сегодня он упомянул о том, что продал машины, что война лишила его всего. И мне приснился Фейвел в машине. Мы ехали по крутой, узкой дороге, я думала, что со мной Максим, но затем он повернулся, и я увидела ухмыляющееся лицо Фейвела; да и на баранке лежали его короткие пальцы с грязными ногтями. Потемнело, как бывает перед бурей, которая может разразиться в любой момент; дорога была обсажена высокими деревьями, их блестящие, лишенные ветвей стволы угрожающе возносились ввысь, загораживая свет. Я знала, что скоро мы достигнем гребня холма и выедем на открытую местность, но машина двигалась со скрежетом, очень медленно, и мне отчаянно хотелось ускорить ее ход, я знала, что Максим ожидает меня со своей машиной. Я никак не могла понять, почему я не с ним.

Фейвел то и дело бросал на меня плотоядные торжествующие взгляды, я чувствовала, что он дурачит меня, но не могла понять, каким образом, и поэтому ничего не могла сделать.

Затем я чуть ли не закричала от облегчения и радости: деревья поредели, проглянуло ясное голубое небо, воздух очистился от зловония. Впереди показался солнечный свет, словно заключенный в рамку арки. Машина пошла быстрее, она двигалась теперь плавно, бесшумно, все ускоряя ход, казалось, что она вообще не касается земли.

- Остановите здесь! - выкрикнула я, чувствуя, что наш полет становится неудержимым и никакими силами нам не затормозить. - Остановите, пожалуйста! Остановите!

Но мы не останавливались, мы неслись все быстрее, я чувствовала, что задыхаюсь от такой скорости, и вдруг поняла, как поняла когда-то давно, что яркий свет впереди - это вовсе не солнце, а пожар. Пожар.

- Это пожар! - Я выпрямилась на сиденье, хватая ртом воздух и пытаясь закрыть лицо руками от жара.

Окно было распахнуто, воздух наполнен свежестью и даже прохладой, пахло ночным садом. Я, должно быть, разбудила своим криком Максима, он наклонился ко мне. - Ничего страшного. Просто я перегрелась и устала. Лондон очень утомляет. Ты был прав. - Я встала с постели, чтобы выпить воды. - Ненавижу его. - И я стала рассказывать о плавящихся тротуарах, о душераздирающих гудках и грохоте городского транспорта, описывая все это с выдуманными подробностями, позволила ему успокаивать меня, а тем временем передо мной продолжало стоять ухмыляющееся лицо из кошмарного сна.

Все позади, с этим покончено, сказала я себе, Джек Фейвел не сможет причинить нам вреда. Однако же он это сделал, поскольку я сама позволила, поскольку не смогла его забыть. Он в прошлом - я повернулась, чтобы посмотреть через плечо и в этом убедиться. Однако он был и в настоящем, и я боялась его не меньше, чем презирала, из-за того, что он сказал. Он ненавидел нас, он знал правду. Он был не вполне в своем уме, что еще больше меня пугало. Каждый раз я просыпалась утром с мыслью о том, что он существует, что он где-то в Лондоне, и эта мысль была как заноза в теле, которую я не могла быстро и решительно вынуть. Мы сами творцы своей судьбы.

Погода изменилась: стало прохладнее, по утрам было пасмурно, иногда шел дождь. Фрэнк Кроли приехал из Шотландии на четыре дня, чтобы вместе с Максимом побывать на ярмарке фермеров и затем дать совет относительно расширения землевладения. Было настоящим удовольствием принимать его в доме, он привнес в нашу жизнь некоторое умиротворяющее начало и базирующийся на здравом смысле оптимизм. И тем не менее он в большей степени принадлежал прошлому, и какая-то частица моего я не хотела, чтобы он находился здесь. Мэндерли был его домом в такой же мере, как и домом Максима; я поймала себя на том, что не хочу, чтобы Коббетс-Брейк завладел его сердцем, здесь начиналась новая жизнь, и она будет нашей и только нашей.