Сьюзен Хилл - Миссис де Уинтер

Дверь в церковь была открыта. Внутри никого не было, там было холодно и довольно темно - солнце еще не пошло до прозрачно-чистых окон вверху. Я села на самую заднюю скамью, чувствуя, как мне худо; меня охватила Дрожь, лежащие на коленях руки тряслись, ноги стали словно ватные от слабости, и я не могла ничего с этим поделать.

Должно быть, я чувствовала себя так, как человек, увидевший привидение: меня трясло, я верила и не верила увиденному, пребывала в смятении, уверенность и привычка опираться на здравый смысл оказались подорваны.

Венок был призрачным, белым, странным, нереальным, хотя я его видела и даже касалась, и если бы вернулась к могиле, то, уверена или почти уверена, нашла бы его на том же месте, но самое ужасное таилось в букве единственной, черной, с резким наклоном, изящной букве "Р". Что означает Ребекка. И эта буква написана тем давно знакомым почерком, который я никогда не смогу выкорчевать из памяти. Той самой рукой. Ее рукой. Ее инициал.

Но как она могла быть написана ее рукой? Этого не может быть! И затем поток воды с грохотом обрушился вниз, и все сгинувшие обломки, пролежавшие без движения много лет, всплыли на поверхность, заполнили мой мозг, сталкиваясь друг с другом и требуя моего внимания.

Ребекка была мертва. И похоронена. Очень давно. И Добавить к этому нечего. Я это знала.

Тогда кто прислал венок? Кто выбрал его с такой тщательностью, с таким вкусом, именно такой венок, какой она заказала бы сама? Кто написал эту букву на карточке? Человек, который способен зло и жестоко пошутить, разыграть подлый, хорошо продуманный трюк. Некто умный и осведомленный, человек, который нас ненавидит. Но почему? С какой стати? Спустя столько лет? Что мы ему сделали? Я инстинктивно чувствовала, что хотя венок находился на могиле Беатрис, предназначался он для наших глаз - моих и Максима. Никто не имел в виду причинить зло Беатрис, Джайлсу или Роджеру.

И все это я должна держать в себе, никто не должен об этом знать, я не могу распространяться о своих страхах и переживаниях, не могу рассказать об этом мужу, я должна все время притворяться, а вернувшись с прогулки, взять себя в руки, быть веселой и бодрой, спокойной и уверенной, любящей и сильной. Максим не должен ничего заметить ни по выражению глаз, ни по моему голосу, ни по лицу.

Если бы не уехал домой Фрэнк Кроли... Ему я могла бы рассказать. Но он укатил в Шотландию, где у него своя жизнь, он больше не является частью нашей жизни Мое настроение и чувства менялись и колебались от страха до ужаса, пока я сидела в церкви. Я то злилась на того, кто замыслил вывести нас из себя и так легко в этом преуспел, то снова впадала в недоумение и спрашивала себя: зачем, зачем, зачем? Какой в этом смысл?

Мы ведь ничего не требовали, мы лишь хотели быть вместе, хотели тихого, спокойного супружеского счастья, хотели, чтобы прошлое умерло, и, в общем, получили то, чего просили у судьбы, и были искренне благодарны за это.

Сейчас я снова оказалась в каком-то тумане, воспоминания ожили и обступили меня, словно духи, я слышала голоса, ощущала всплески эмоций, видела картины прошлого, людей и Ребекку - этот призрак из призраков. Мэндерли. Как ни странно, они не потрясли меня, они казались мне жалкими, бледными, лишенными силы тенями, они умерли, ушли, едва оставив след. Меня пугало настоящее, то, что случилось сейчас, белый венок и карточка с черным ободком. Буква "Р".

Когда я наконец медленно, неуверенно вышла из церкви на солнечный свет, где-то в глубине души у меня затеплилась слабая надежда на то, что венок исчез, что его вообще не было, что эту злую шутку сыграло мое воображение и мои тайные страхи на несколько мгновений материализовались. Я слышала о подобных вещах, хотя и не вполне в них верила.

Однако венок был на месте, я увидела его сразу, мои глаза мгновенно выхватили его, после чего я не могла оторвать от него взгляда. Белые лилии на фоне темного идеального круга, на траве.

"Я не буду думать о Мэндерли, - именно так я сказала себе. Я слышала свой голос, отчетливый, твердый и фальшивый, когда говорила эти слова Максиму. - Я не буду думать о Мэндерли".

Но только о нем я и думала, и хотя знала его в течение столь короткого времени и в период столь ужасных событий, он стал моей навязчивой идеей, я то и дело возвращалась к нему в мыслях; пока шла домой, он возникал перед моими глазами при каждом новом повороте, я перестала видеть то, что окружало меня - деревья, поля, косогоры и рощи, кроткое английское небо, - и видела только Мэндерли.