Маргарита Кармин - Царица снов

— Да, — сказала я сквозь слезы; но это были уже другие слезы. — И что же?

— Благодетель он наш, — произнесла Фанни и поднесла фартук к лицу; ее голос дрогнул. — Такой хороший был человек… Да не дядя он вам.

— Не дядя? — воскликнула я. — Так кто же тогда?

— В том-то и дело. Вы только не плачьте, мисс. Выслушайте, как все произошло, только не плачьте.

— Рассказывай, — печально сказала я и приготовилась слушать.

— Я служу в этом доме более тридцати лет, здесь у меня есть муж, как вы знаете, и сын Боб. Помните его, мисс? Он у вас садовником служит.

Семнадцать лет назад, когда моему мальчику было шесть лет, он тяжело заболел. Ему было так плохо, доктор сказал, что его необходимо отвезти в лондонскую клинику, где его осмотрят и обеспечат ему уход. Может, только тогда он и поправится. А было-то зимой это, лютой зимой, в тот год что ни день, то метель воет. А мальчик мой умирал. Мистер Альбер как узнал об этом, велел нам с мужем собраться и сына собрать, да сказал, что отвезет нас в клинику. Мы его отговаривать стали, буря-де нынче страшная поднялась. Да больно уж добрый он был, так и не отказался. Велел экипаж заложить; уложили мы Боба кое-как да отправились из нашего Йоркшира в Лондон. Ехать трудно было, всю дорогу занесло, карета то и дело останавливалась и падала. Ветер сильный выл, муж мой закоченел совсем; он ведь кучер, если помните, мисс. Кое-как мы добрались до города, отыскали клинику, все устроили. Буря через три дня улеглась, да мы не могли ехать. А скоро опять завьюжило, да как раз мы домой должны были ехать. Ночью поднялся ветер, а потом и вьюга. Мы ехали медленно; моему мальчику легче стало, он неделю лечился в клинике.

Тут вдруг карета опрокинулась; мы вышли с мистером Альбером, чтобы помочь поднять ее. Кругом темно, ничего не видно. Только хотели садиться — слышим: плач чей-то. Прислушались — ребенок плачет. Я сначала думала, что это Боб, да он уж большой был тогда, а плач совсем детский. Мистер Альбер взял фонарь и пошел искать. Мы за ним. Выходим — за сугробом мужчина мертвый лежит, замерз, наверное, а рядом ребенок спеленатый. Чудом живой остался: за сугробом выпал, где ветра меньше было. Да и то снегом почти полностью припорошен — насилу разглядели.

Отца-то схоронить у нас сил не было, а ребенка мистер Альбер с собой взял. После разглядели, что это девочка, и что отец ее, вроде бы, был мельником, — узнали. Ребенку-то и года не было. Мистер Альбер взял ее на воспитание, назвав своей племянницей, а мне да семейству моему строго-настрого молчать велел. Ох, как хозяйка воспротивилась! У нее ведь сын был — мистер Томас, он на год Боба моего младше. Она долго ругалась с мистером Альбером, кричала, что ребенка нужно отдать в приют, но мистер Альбер не позволил и никому девочку не отдал, сказал, что сам ее воспитает. У него ведь не было детей, а мистер Томас, вы знаете, ему не родной сын. Так вот и произошло все это. А миссис Джулия не хотела принять вас как родную. Так и до сих пор.

— Да, но кто была моя мать? — спросила я, вытирая слезы.

— Ваша мать, мисс? Этого я не знаю. Нам ничего не известно об этом. Мистер Альбер наводил справки о вашей матери, но никакого ответа не получил. Очевидно, ваша мать жила далеко от этих мест, или она умерла.

— Но почему мистер Альбер ничего не говорил об этом мне?

— Не знаю, мисс. Ему было жаль вас, так я понимаю. Он был добрым человеком.

— Фанни, а кто еще знает об этом?

— Никто, кроме меня, моего семейства и господ.

— А мистер Томас?

— Конечно, знает.

Теперь мне показалось, что я поняла слова Томаса, которые он произнес запальчиво той ночью.

— Да, мисс, — продолжала горничная, доставая что-то. — Вот.

— Что это?

— Это медальон, который висел у девочки… у вас на шее, когда мы нашли вас. Это медальон с инициалами.

Она подала мне маленький медальончик из красного дерева на веревке. На нем в рамке виднелись маленькие буковки: Л. Джой.

— Значит, моя фамилия — Джой, а не Стонер?

— Да.

Минуту я молчала, затем резко подняла голову и сердито взглянула на Фанни.

— И именно поэтому миссис Стонер ненавидит меня?

— Она не ненавидит вас. Но вы не родная ей, и она не может полюбить вас. Ведь вы не ее дочь и даже не ее племянница. У нее есть сын, и она, вероятно, хотела бы, чтобы мистер Альбер любил ее сына, но он не мог. Не потому, что тот не был ему родным, но вы ведь помните, мисс, каким он озорным мальчишкой рос… К тому же, в вас нет… как это… дворянского происхождения, а госпожа горда и не может смириться с тем, чтобы вы, дочь мельника, жили здесь. Вы тоже должны понять ее.