Джилли Купер: Октавия

- Я не работаю, - сказала я высокомерно.

- Ну, конечно. Мне следовало догадаться. Все твое время уходит на личную жизнь. Я захвачу тебя.

- Нет, не надо, - сказала я чересчур поспешно. - Я хочу поехать раньше, с Джереми и Гасси, чтобы помочь им привести яхту в порядок.

Неожиданно его смуглое лицо стало злобной маской.

- Тебе не кажется, что двое влюбленных иногда нуждаются в уединении и что третий лишний?

- Да, поезжай с Гарэтом, Тави, - сказала Гасси, довольная тем, что ее сватовство шло по плану. - Хорошо, что он поедет не один. Убираться на яхте - мало приятного, но к тому времени, как вы подъедете, все уже будет готово.

- Я не боюсь тяжелой работы, - огрызнулась я.

- Нет, конечно, - примирительно сказала она, - ты сможешь взять на себя заботы по кухне на яхте, если тебе так хочется.

Нет уж. В заводях Темзы не найдешь ресторана, чтобы заказать еду с доставкой па яхту. Я начала зевать.

- Октавия устала, - сказал Джереми. - Нам пора.

Когда мы спускались по лестнице, снова зазвонил телефон. Гарэт взял трубку на первом этаже.

- Шарлотта, дорогая, рад тебя слышать. Подожди, любовь моя, я провожаю людей.

Он прикрыл трубку рукой.

- Прощаюсь со всеми до пятницы. Скажи свой адрес, - обратился он ко мне.

- Майфэйр, 11.

- Я заеду за тобой примерно полшестого.

- Правда, он забавный? - спросила Гасси, когда мы вышли на улицу. - О, черт! Я забыла адреса, которые он мне дал.

Она помчалась обратно в дом.

Джереми и я взглянули друг на друга. На его бледном лице темнели лишь глаза.

- Ты думаешь, Гарэт уловил, о чем мы говорили? - спросила я.

- Думаю, да. Но это не имеет значения. Разве он тебе нравится?

- Совершенно не в моем вкусе. Он похож на водителя грузовика.

- А кто в твоем вкусе?

- Ты, - сказала я.

Глава третья

Следующий день встретил тридцатиградусной жарой. Лондон сник, а я расцвела. Я чувствовала себя до нелепого счастливой и большую часть дня провела на своем балконе, загорая и уставившись в небо, синее, как глаза Джереми.

Всю неделю я отклоняла любые предложения, и принимала снотворное в количествах, гарантирующих ежедневный десятичасовой сон. Я истратила целое состояние на туалеты для предстоящей поездки. Единственное, что меня несколько смущало, так это то, что Джереми ни разу не позвонил. Правда, моего телефона нет в телефонной книге, а у Гасс он вряд ли отважится его узнавать.

В четверг мне снова приснился постоянно преследующий меня кошмарный сон. Он всегда начинается одинаково: мой отец еще жив. Я уже взрослая, но как ребенок цепенею от страха, медленно спускаясь по лестнице, слыша, как все громче и громче ссорятся мои родители. Я не осмеливаюсь зажечь свет, потому что боюсь, что мама начнет кричать на меня. Спустившись вниз, я отчетливо слышу, что говорит моя мама, заплетающимся от выпитого языком: "С меня довольно. Я ухожу от тебя и забираю Ксандра".

Тут мой отец начинает кричать, что Ксандра она заберет только через его труп. А мама кричит: "Можешь оставить себе Октавию". А отец возражает: "Я не хочу. Кому к дьяволу нужна эта испорченная Октавия?" "Но кто-то же должен ее взять", - кричит мама. "Только не я".

Тут я с криком распахиваю дверь. Я вижу свою мать. От ее красоты ничего не осталось, потому что она пьяна и у нее красное лицо. Они с отцом смотрят на меня с раскаянием и ужасом, стараясь понять, как много мне удалось услышать из их разговора. Тут вдруг мой отец превращается в Джереми, крича: "Мне безразлично, сколько она слышала, я все равно не хочу ее".

С головой, разрывающейся от крика, я проснулась в холодном поту. Несколько минут я лежала с открытыми глазами, с чувством облегчения прислушиваясь к тому, как успокаивается сердцебиение и кошмар отступает.

Я встала, приняла пару таблеток валиума и дрожащей рукой зажгла сигарету. Мне необходимо было с кем-нибудь поговорить, чтобы убедиться, что я кому-то все-таки нужна. Если бы только я могла позвонить Джереми! Нет, мы были знакомы не в такой степени, чтобы показать ему, насколько я ранима. Я не могла поговорить и с Чарли: не хотела, чтобы все началось сначала. Наткнувшись взглядом на фотографию в серебряной рамке, стоящую на туалетном столике, я вдруг сообразила, что Ксандр должен был уже вернуться из Бангкока. В этот момент Ксандр был единственным в мире человеком, которого я действительно любила и которому доверяла. Не в том смысле, что он будет вести себя прилично и не совершит недостойных поступков, а в том, что он меня любит, и что эта любовь усиливается чувством вины, из-за того, что наши родители всегда обожали его и никогда не любили меня. Ксандр, который был на четыре года старше, с детства всегда принимая мою сторону. Он защищал меня от бесконечно меняющихся нянек, с которыми никогда не уживалась моя мама, а позже от гнева потенциальных и фактических отчимов.