Джо Шрайбер - Гуд бай, стервоза!

В это невозможно было поверить, просто чушь какая-то; но вот отец стоит и говорит об этом, и копировальный аппарат продолжает работать у меня за спиной, и все это совершенно реально, оказывается. Во дела…

— Да она даже не смотрела в мою сторону, не то что в школе, но и дома!

— Но ты смотрел. Ты улыбался ей, здоровался. Ты помогал ей с домашними заданиями. Одним словом, вел себя как джентльмен, а кто еще из твоих одноклассников может этим похвастаться? И кого после этого должна была выбрать Гоби в качестве кавалера на школьном балу?

Я покачал головой.

— Пап, послушай, если бы речь шла о любом другом вечере…

— Но речь идет именно об этом вечере, о субботнем.

Он даже пауз не делал, так что я не мог и слова вставить.

— Мама съездит с тобой завтра на примерку смокинга. Я понимаю, тебе придется принести в жертву собственные интересы, так что я решил подсластить тебе пилюлю. Держи!

В его руках звякнули ключи от машины, и он бросил мне связку с фирменным значком «Ягуара».

— Я обеспечиваю вас транспортом.

Я поймал ключи на лету и скользнул по ним взглядом. Отец разрешил мне посидеть за рулем своего «Ягуара» два раза в жизни: один раз — съехать на нем с подъездной аллеи немного в сторону, чтобы помыть тачку, и другой раз — просто посидеть в салоне с учебниками, когда я готовился к экзаменам. По его тону сейчас я понял, что наш разговор не является диалогом. Отец просто бросал мне кость, потому что мог себе это позволить, а я должен был подпрыгнуть и в восторге цапнуть ее. Для него вопрос был давно решен. Как я ни поведи себя теперь, это уже просто видимость диалога.

— Пап, я не хочу.

— Для мужчины обязательство прежде всего, Перри.

— Ты хочешь сказать, у меня нет выбора?

— Я хочу сказать, что сейчас нужно задвинуть поглубже свой эгоизм и посмотреть, что ты можешь сделать для других людей. Так, для разнообразия.

Для разнообразия. Вот что меня достало. Оглядываясь сейчас назад, я думаю, что на многое не пошел бы, не скажи отец тогда этих слов. Но он их сказал. Я поднял руку с ключами и запустил ими в другой конец кабинета, где они, стукнувшись о стену, приземлились рядом с высокой стопкой чистой бумаги.

— Эгоизм? Да все, что я делаю, я делаю для других!

По мере того как я это говорил, я видел, как меняется лицо отца — от изумления до гнева, постепенно приобретая отстраненность и холодное безразличие. И все это в течение нескольких секунд. Я вновь понял, в сотый раз, как именно он смог стать партнером в одной из самых престижных фирм Нью-Йорка: у человека было самообладание летчика-испытателя, а под ледяной коркой — ядро с расплавленной магмой, как в пасти дракона. С таким не страшно было бы идти на посадку, когда скачут стрелки приборов.

Я использовал свое единственное оружие — принялся канючить.

— Ты сам заставил меня уйти из водного спорта, чтобы сосредоточиться на оценках. Я сделал это. Ты заставил меня подать документы в Колумбийский университет и лезть из кожи вон, чтобы получить рекомендательное письмо. Я и это сделал. Все, что у меня осталось, — наша рок-группа и наше первое настоящее выступление. И все, о чем я прошу, — не лишай меня этого, последнего, хорошо?

Он подождал, как ждут, когда уличный клоун закончит кривляться и даст пройти, потом тихо спросил:

— Ты закончил?

— Да.

— Хорошо. Мама отведет тебя завтра на примерку смокинга.

Его рука опустилась в карман, и он протянул мне стодолларовую купюру:

— Мне кажется, будет правильно, если после этого в знак признательности ты пригласишь ее на ужин.

— Оставь себе, — огрызнулся я, — у меня есть собственные деньги.

— Да, разумеется, — сказал он с улыбкой и пошел поднимать ключи от машины, брошенные мной. Я так и остался стоять.

Я вышел в холл и нажал кнопку вызова лифта. Да ну к черту эти документы, пусть сам копирует!

Через пару этажей лифт остановился, и внутрь вошла высокая элегантная женщина в костюме и с легким портфелем в руке. Она негромко разговаривала по мобильному телефону. Ей было слегка за пятьдесят, волосы каштановые, заколотые сзади так, что открывалась тонкая шея без единой морщины, лебединая шея. Я не сразу понял, что стою рядом с самой Валери Стэтхэм, одним из партнеров фирмы, — той самой Валери Стэтхэм, которая, возможно, напишет мне рекомендательное письмо в приемную комиссию Колумбийского университета.

Однажды, несколько недель назад, я проходил мимо ее углового офиса и мельком взглянул на Манхэттен. Вид на Манхэттен, как известно, есть лишь у избранных. Тех, кто занимается наиболее высокими достижениями человечества.