Джеймс Хепберн видел в королевах женщин, и ему хотелось встретить хоть одну, которая устоит перед ним.
Ожидаючи, он насвистывал мелодию боевой песенки, радуясь пребыванию во Франции. Джеймс провел здесь часть юности, получая образование при французском Дворе. Шотландская знать считала, что лучше места, чем Франция, для воспитания молодых людей не найти. Шотландия и Франция были тесно связаны, и французский Двор считался самым образованным в мире. Молодых шотландцев отправляли во Францию; так и оказался здесь несколько лет назад Джеймс Хепберн.
Он особенно рад оказаться здесь не только потому, что был важный политический момент. Джеймс скрывался от своей страстной Анны Тродзен. Она была беременна; Джеймс даже обещал жениться, но эта женщина очень быстро надоела ему.
Он был таким, как его воспитали. Особо ярких впечатлений о раннем детстве, до девяти лет, у него не было, должно быть, по той простой причине, что было оно светлым и полным удовольствий. Он и его сестра Джанет были окружены нежнейшей заботой; мать старательно пеклась о них. Семейные черты четко проступала в их характерах. Все предки были крепкими, суровыми, диковатыми и чувственными.
К сожалению, когда Джеймсу было девять лет, родители развелись, так как отец — Патрик Справедливый — увлекся Марией де Гиз.
Развод подтолкнул графиню Босуэлскую оставить дом и детей. После ее ухода Джанет и Джеймс вконец одичали. Девятилетним мальчиком Джеймс стал свидетелем страшных событий. Генрих VIII объявил Шотландии войну и со свойственной ему свирепостью науськивал солдат предать все огню и мечу.
— Спалить дотла! — орал он. — Всех женщин и мужчин — в огонь! Любого при малейшем сопротивлении — убивать! Перевернуть все вверх дном и камня на камне не оставить!
Перебираясь из города в город, Джеймс наблюдал, как солдаты английского короля выполняют отданный им приказ. Насмотревшись на все, мальчик люто возненавидел англичан. Огонь ненависти, сжигая его изнутри, подталкивал к тому, чтобы вести себя точно так же. Глаза привыкли смотреть на насилие, пытки и смерть. Эти картины не вызывали отвращения, а стали просто частью жизни. Он дал себе клятву, что однажды отомстит англичанам.
Он рано повзрослел. Ему был известен союз отца с врагом, ему была известна падкость отца на женщин.
Большую часть юности он провел под присмотром великого дяди, Бишопа. Бишоп — веселый малый, любитель выпить, усердно стремился, чтобы его замечательный племянник стал настоящим Хепберном.
— Еда и выпивка, — заявлял он, похлопывая, бывало, племянника по спине, — два величайших удовольствия в жизни, причем удовольствия незаменимые. Да, я думаю, ты и без меня знаешь об этом, племянничек, ведь так, а?
После этого вопроса он клал руки ему на колени и разражался хохотом. Он готов был биться об заклад, что малец — ведь не даром же он из Хепбернов — вскоре поймет о чем речь, ну а ежели нет, так он просто не сын своего отца.
Во дворце дяди молодому Джеймсу, бывало, доводилось выслушивать полночные рассказы Бишопа о своих старых друзьях. Были шепоток, смех и крики восторга. Джеймс был в полной уверенности, что все понимает. Жизнь в Криктоне, в доме отца, была похожей, но Джеймс и представить не мог, что можно кутить с таким размахом как здесь, во дворце Бишопа.
В доме Бишопа было несколько хорошеньких женщин. Бывало, проходя мимо, мог схватить кого-нибудь из них за подбородок или ущипнуть. Даже когда рядом с ним был юный Джеймс, Бишоп не воздерживался от интимных приветствий своих пассий. А почему, собственно, он должен был это делать? Мальчонка-то из Хепбернов.
Иногда, если под рукой была одна из его женщин, он мог толкнуть к ней мальчика. И тогда она осыпала ласками Джеймса, говоря, что он просто чудо.
В банкетном зале Джеймс частенько сиживал с Бишопом и его закадычными друзьями, слушая их беспрестанную болтовню о любовных похождениях.
Многочисленные дети Бишопа часто навещали его, и тогда он приходил в безумный восторг. У него было так много Джанет и Патриков, что Джеймс совершенно запутался.
Джеймс охотно и легко принял порядки, заведенные в этом дворце. Этот стиль жизни был как раз для него. Он очень быстро втянулся в круг друзей Бишопа, привык к вину и научился хвастаться своими приключениями на любовном поприще. Бишоп был в восторге от своего ученика.
— Ну прямо настоящий Хепберн, — частенько приговаривал он.
Во Франции, куда он прибыл для получения образования, ему пригодилось все, чего он набрался у Бишопа. Женоподобные манеры французов были чужды ему. Он не собирался избавляться от шотландского акцента, да и вообще не хотел подражать кому-либо. Он был таким, какой есть, и не собирался меняться. Более того, он обнаружил, что далеко не хуже других. Ни один из ловеласов французского Двора не мог похвастаться тем количеством легких побед, что было у него на счету. Ни для одной из своих пассий он не написал ни единого стихотворения; никогда не было никаких танцев или умащения себя благовониями; он никогда не обряжался в драгоценности. Вся его привлекательность была в нем самом, в его личности. Жизнь в нем била через край. Изящество было чуждо ему, он и не пытался ухаживать за кем-либо. Его путь — ловить момент веселья. Слишком долгие размышления губили удовольствие; его пассии быстро появлялись и столь же быстро исчезали.
Читать дальше