Эдвина Марк - Юная грешница

Послышалось приглушенное бормотание мамы.

- Но Белла стоит тебе пятьдесят долларов в неделю. Я понимаю в этом, дорогая, больше чем ты. У тебя когда-нибудь была горничная до того, как ты вышла за меня замуж?

Я прикрыла уши, чтобы ничего не слышать, но голос Эллиота звучал довольно пронзительно. Он обладал актерским тембром.

Наступила короткая пауза, потом раздалось новое раздраженное мычание или, возможно, тут для определения больше подходит слово "фырканье". Эллиот единственный известный мне человек, который четко произносит междометия. Его "фи!" заслуживает большого признания. Буква "х" слетает с губ многозначительно, со слюной.

- Выключи эту дрянь, - заревел Эллиот. - Не выношу радио и телевизор по утрам. Можешь смотреть и слушать свои глупости, когда меня нет дома, но два утра в неделю я, к сожалению, живу здесь. Мне необходимы тишина и покой.

Затем послышался звук, которого я боялась. Отчим выключил радио, пока то еще не успело нагреться, и мама заплакала. Горестные, безнадежные рыдания. Я сжала под одеялом кулаки, попыталась ни о чем не думать и снова заснуть. Бесполезно. В семействе Палма занимался еще один новый день. Первый акт рыдания мамы - закончился.

Теперь пришло время второго. Я сбросила с себя одеяло, встала, прошла в ванную и почистила зубы. Это не помогло мне, пока я не увидела свои посиневшие, покусанные губы, пока не провела языком по болящим, нежным местам и не вспомнила вчерашний вечер. Он показался мне вполне естественным, и купание у меня получилось уже веселое.

Через десять минут я забыла о рыданиях мамы внизу. Как много дней начиналось именно так: плач мамы, моя безнадежная, бессильная злоба. Сегодняшнее утро ничем не отличалось от предыдущих. Очень скоро я преподнесу Эллиоту сюрприз, который заставит его заткнуться.

Я вытерлась перед большим зеркалом, критически оглядела свое обнаженное тело, втянула живот, погладила груди, отбросила волосы со лба и попыталась представить чувства и действия мужчины, если он увидит меня в таком виде. Затем я вспыхнула, поежилась в теплом, влажном воздухе и стала торопливо одеваться. Голод терзал меня, и я чувствовала, что должна выпить кофе перед нашим субботним завтраком.

Я связала волосы в два свиных хвостика (Эллиоту это нравилось, а мне не хотелось сегодня утром его расстраивать) и спустилась по лестнице. Услышав мои шаги, мама перестала плакать. Я заперла свою ненависть в надежный шкаф, где она всегда хранилась, запыленная, готовая в любой момент вступить в действие, и даже смогла улыбнуться Эллиоту и маме, словно все было нормально, словно мы жили в дружной, идеальной семье, как утверждал (будь он проклят!) мой отчим. Мама вытерла глаза и выдавши из себя улыбку.

- Доброе утро, дорогая, - произнесла она. - Вчера вечером шел дождь, а утро сегодня прекрасное.

Я подошла, поцеловала ее в серую щеку, пахнувшую умершими надеждами, ушедшими навсегда воспоминаниями, и улыбнулась (да, мне даже удалось изобразить вторую улыбку) Эллиоту.

- Я попала под этот дождь.

- Возможно, вот в чем причина, - сказала мама Эллиоту.

- Это не оправдание, Грейс. Она должна учитывать случайности.

- О чем вы? - спросила я.

- Дорогая, кажется, ты вчера пришла домой поздно, - мама сделала в воздухе вялый, неопределенный жест. - Я спала, но Эллиот слышал...

- Держу пари... Просто держу пари... - произнесла я, принюхиваясь. - Кофе?

- На кухне, - ответила мама торопясь уйти, пока не разразилась гроза, если ей было суждено разразиться. - Я принесу тебе еще и вареные яйца.

- Семь минут первого, - заявил Эллиот.

- Твои часы спешат, - я злилась, возражая ему.

- Мои часы никогда не врут, и ты отлично знаешь это. Двенадцать - крайнее время, - последние слова были произнесены неожиданным, приглушенным тоном, который я называла змеиным шипением Эллиота. Его неожиданность производила впечатление только в первый раз: переход от драматической злобы к шипящему напору, но после второго и третьего раза к нему привыкали. Но с мамой он срабатывал всегда. Подобный тон мог вызвать у нее истерику в течение пяти минут. Последнее время я стала считать его забавным...

Однако мне никак не удавалось избавиться от страшной дрожи в животе.

- Ничего особенного, - отозвалась я. - Просто я гуляла с Рэем, и мы опоздали домой из-за дождя. Нам пришлось ехать очень медленно.

Я была невиновна, и Эллиот нахмурился, поскольку ничего не мог больше сказать.

- Мне придется поговорить с этим молодым человеком, - заявил он, продолжая строить из себя судью.