- У нас есть новости об Оуэне.
Адриан остался стоять в дверях.
- Какие же?
- Он находится в Дублинской тюрьме. И хочет, чтобы вы приехали к нему.
- А что, если я этого не сделаю?
- Он сказал, что может рассказать кое-что, после чего вы займете соседнюю камеру. И если вы не приедете, он позаботится о том, чтобы она не долго пустовала.
На скулах Адриана вздулись желваки.
- Скажите ему, что я приеду.
Стуча каблуками, двое встали.
- И привезите с собой эту девку. Он хочет видеть ее тоже, - сказал мужчина, похожий на медведя.
Адриан ответил угрожающим тоном:
- Эта девка является моей женой и, следовательно, носит титул графини, поэтому будьте любезны относиться к ней с уважением.
Мужчина проворчал что-то и, махнув своему товарищу, вышел из комнаты.
Когда они ушли и топот копыт затих в ночи, Адриан повернулся к Маре:
- Собери вещи для поездки в Дублин, Мара. Мы поедем повидаться с твоим братом.
Глава 26
Дорога в Дублин заняла на целый день больше обычного; все время, пока они не въехали между двумя башнями Ньюгейтских ворот на улицу Святого Томаса, ведущую к центру города, почти непрерывно шел обложной дождь.
Часть времени была потрачена на то, чтобы вытащить карету из канавы у обочины узкой дороги близ Килдара, на которую по ошибке свернул Пудж. Остальное время ушло на остановки, которые они делали всякий раз, когда им попадался по дороге отряд солдат парламента, направляющихся справиться о состоянии здоровья лорда-протектора Оливера Кромвеля. Последний попавшийся им отряд представлял собой группу усталых и голодных пехотинцев в насквозь промокшей форме, возглавляемую человеком, назвавшимся себя полковником Фреттериджем, благодаря длинному острому носу и бусинкам-глазам напоминавшим вытащенную из воды крысу. Он сообщил им, что Кромвель находится на пороге смерти, что, казалось, полковника совсем не беспокоило, и добавил, что ни один врач в Лондоне не может определить, чем вызвано такое внезапное заболевание.
Услышав эти новости, Адриан еще глубже ушел в свои мысли, если только это было возможно, потому что и до этого почти не разговаривал.
Судя по тому, что ранее рассказал Маре Адриан. можно было сделать вывод, что покушение удалось.
Но Мара никак не могла понять, доволен он этими новостями или нет. Если до этого он едва ли произносил более пяти слов кряду, то с того момента, как услышал известие о плохом состоянии лорда-протектора, ему хватало и двух.
Вместе с тем его молчание давало ей возможность подумать о предстоящей встрече с братом в тюрьме.
Адриан сказал ей, что Оуэна непременно повесят, он считался самым опасным из ирландских тори, за его голову была назначена награда в пятьдесят фунтов - кругленькая сумма, мечтой о которой сейчас, без сомнения, наслаждается солдат, схвативший его.
Только что стемнело, когда они проехали через освещенные факелами ворота и выехали на опустевшую Хай-стрит. В дневное время улица обычно представляла собой шумную и живописную картину: женщины вывешивали для просушки белье, а уличные торговцы раскладывали рыбу, фрукты и хлеб на ступеньках церкви Рождества.
Пудж остановил карету на темном углу, но света от свечей, горящих за окнами расположенного рядом дома, оказалось достаточно для того, чтобы Мара смогла прочитать название улицы: Скиннер-роуд. Значит, они находились возле церкви Рождества, неподалеку отсюда они с Саймой когда-то жили в задней комнате лавки портного, в которой она, несмотря на отсутствие способностей к рукоделию, шила целыми днями, пока ее пальцы не становились точно деревянные, а глаза не начинали слезиться от плохого освещения.
Мистер Чипсайд платил плохо и заставлял работать до изнеможения, пока наконец она не ударила его по голове маленьким и неудобным деревянным стулом, на котором вынуждена была сидеть, когда он в очередной раз попытался схватить ее за грудь.
В тот же день ее уволили, и, получив причитающуюся ей плату, всего три шиллинга, и забрав свои скудные пожитки из убогой комнаты, в которой они спали, Мара и Сайма перешли в дом капитана Грина, одного из английских офицеров, служивших в Дублине. Там они работали на кухне, помогая готовить блюда и сервировать стол для многочисленных приемов, устраиваемых миссис Грин. На этом месте они пробыли до тех пор, пока Сайма, после того как миссис Грин дала ей пощечину за то, что она уронила на пол салфетку, не добавила одного из своих чудодейственных снадобий в тушеную баранину, после чего у всех, кто ее ел, выступила отвратительная болезненная сыпь.
Читать дальше