Мэри Пирс - Горький ветер

В каменном загоне позади дома Джесс Изард наливал воду в два деревянных бочонка. Он видел, как Бетони с Майклом шли через сад, но притворился, что ему что-то попало в глаз. Когда они вошли, он поднял бочонки и пошел в сыроварню, где его жена разливала мед.

— Капитан, кажется, втюрился в нашу Бетони. Как думаешь, чем это кончится?

— Может, да, а может, и нет. — Впервые у Бет не было твердого мнения. — Бетони такая девушка, которой трудно будет отдать кому-то руку и сердце.

Частенько, когда Том сидел в «Розе и короне», кто-нибудь приносил кусок дерева и просил его вырезать птицу, или рыбу, или зверя, а сегодня Тилли Престон, дочь хозяина паба, принесла старую кленовую пивную кружку, чтобы он вырезал на ней ее портрет.

Он возился с ним полчаса, работая только маленьким ножичком, но лицо на кружке было точной копией Тилли: широко расставленные глаза под красивыми бровями, маленький прямой нос с выдающимися ноздрями; красивые губки немного приоткрылись, обнажая зубы; завитки спускались на лоб.

Пока Том работал, он не слышал шума вокруг себя. Роджер, наблюдавший за проворными пальцами Тома, сожалел о том, что у него нет и половины той ловкости, с которой Том занимался резьбой.

— Ты сделал меня какой-то плоской, — жаловалась Тилли, держа кружку в руках. — И все же признаю, что ты заслужил пинту пива.

Она налила кружку до краев, и Том осушил ее одним махом.

— Вот это дельная мысль, Том, — сказал Билли Ратчет. — Разом, пока не опустеет!

— Это все, что ему причитается? — спросил Оливер Рай. — Он что же, не получит поцелуя и ты не обнимешь его?

— Давай же, Том! Тилли сговорчивая.

— Может, он боится, — предположил Хенри Таппер. — Может, он не знает, как это делается?

— Может, тебе нужно несколько указаний, Томми, малыш? От тех, у кого есть опыт в этом деле?

Том ничего не сказал. Он вытер губы тыльной стороной ладони. Лицо его пылало, и он не мог взглянуть на Тилли Престон. Но она сама наклонилась к нему и, когда Билли Ратчет подтолкнул Тома, обвила руками его шею. Ее маленькая грудь прижалась к нему, лицо медленно приблизилось, и губы мягко коснулись его губ.

Компания выразила свою поддержку. Стаканы застучали по столам, и вдруг наступила тишина. Девушка выпрыгнула из его объятий и повернулась к отцу, который стоял в дверях с мрачным видом.

Эмери Престон был хорошо сложенным мужчиной. Его грудь напоминала одну из его бочек. И когда он направился к хрупкому Тому, казалось, что это бульдог несется на гончую.

— Если я еще раз увижу, что ты дотронулся до моей дочери, я заставлю тебя пожалеть о том, что ты родился!

— Отец! — сказала Тилли, дергая его за руку. — Ты не должен так разговаривать с моими друзьями!

— Помолчи, а то твоя задница познакомится с моим ремнем! Ты должна ухаживать за Харри Иеллендом. Я не позволю тебе путаться с этим Маддоксом.

— Почему? Чем плох Том? — спросил Роджер, с жаром защищая брата.

— Я знал его отца! — сказал Эмери. — Он был самым гнусным скотом в Хантлипе и однажды ударил мою мать за то, что она не дала ему выпивки в кредит.

— Когда это было? Это предупреждение нашему Тому, который уже получил свою!

— Каков отец, таков и сын, так что я не стану пробовать, — сказал Эмери. — Имейте это в виду и держите его подальше от моей дочери!

— Не беспокойтесь! — сказал Роджер. — Мы будем держаться подальше от вас и от вашей дочери, и катитесь вы оба ко всем чертям! — И взяв Тома за руку, он повел его к дверям. — Пойдем, Том, выпьем еще где-нибудь. Есть немало мест и получше этого.

За дверями Том выдернул руку у Роджера и засунул кулаки в карманы. Он повернул за угол, и Роджер пошел следом.

— Не обращай внимания на Эмери Престона. Кого он волнует? Или его Тилли?

— Только не меня, — сказал Том. — Я на них не сержусь.

— Мутная водица, вот в чем штука.

— Но все-таки он сказал правду. Мой отец был не больно хорош. В этом можно не сомневаться. Он убил мать в Колоу Форде, а потом пошел и повесился на дереве.

— Что из этого? Это старая история, только и всего. Ты же не станешь переживать из-за нее?

— Я не стану, — сказал Том. — А вот других она очень волнует, не меня.

Иногда он пытался представить себе отца: пьяница, бросающийся в ярости на людей, отчаявшийся, предмет для общественного палача. Но он никак не мог нарисовать его себе. Это была просто история, и человек в этой истории был безликим, бестелесным.

Мог ли он представить себе мать? Да, наверное. Иногда он вспоминал белые руки, которые она протягивала к нему, теплые руки, нежно и благодарно касающиеся его тела. Но воспоминания, если это действительно были воспоминания, всегда ускользали, когда он пытался ухватиться за них, и оставалась только черная пустота.