Герман Воук - Марджори

В половине одиннадцатого утра, в воскресенье, мать Марджори взглянула на спящую дочь с чувством опасения и замешательства. Она не одобряла все, что видела вокруг. Ей не нравилось дорогое вечернее платье из черного шелка, брошенное на стул; чулки, валяющиеся на полу, как мертвые змеи; темные поникшие гардении на письменном столе. Но самое большое возмущение у нее вызывала ее же собственная дочь: красивая семнадцатилетняя девушка, безмятежно смотрящая сны, лежа на огромной роскошной кровати в золотых лучах солнца; ее каштановые вьющиеся волосы, беспорядочной копной разметавшиеся по подушке; ее потрескавшиеся губы, размалеванные яркой помадой; ее спокойное и ровное дыхание симпатичным маленьким носиком. Марджори приходила в себя от танцев в колледже. Она напоминала невинного, сладко спящего младенца, но ее мать боялась, что картина эта была обманчива: она вспомнила смех пьяного мужчины в холле в три часа утра, покорное ему девичье хихиканье и то, как крадучись на цыпочках Марджори пробиралась мимо ее спальни. Мать Марджори мало спала, с тех пор как ее дочь впервые пошла на танцы в колледже. Но у нее и мысли не возникало о том, чтобы положить этому конец; это единственно возможный способ знакомства девушек с юношами в настоящее время. Хотя танцы в колледже не давали даже малейшего представления о способах ухаживания, как это было в пору ее девичества, но она все-таки старалась идти в ногу со временем. Она вздохнула, взяла умирающие цветы, с тем чтобы в холодильнике хоть как-то оживить их, и вышла, тихо закрыв дверь.

Однако этот незначительный шум разбудил Марджори. Она открыла большие серо-голубые глаза, повернула голову, чтобы взглянуть в окно, затем энергично приподнялась на постели. День был абсолютно безоблачный и замечательный. Она спрыгнула с кровати в белой ночной сорочке, подбежала к окну и выглянула наружу.

Одним из множества чудес здесь — в Эльдорадо — было то, что окна их квартиры выходили прямо в Центральный парк. На высоте семнадцатого этажа не было никого, кто мог бы уставиться на нее, полураздетую, за исключением птиц, порхающих в воздухе. Это обстоятельство, даже больше, чем огромное пространство зеленого парка, раскинувшегося внизу, и даже больше, чем небоскребы, радовало Марджори всякий день, когда она пробуждалась ото сна. Она наслаждалась этой свободой от любопытных глаз уже почти год. Марджори нравилось в Эльдорадо абсолютно все, даже само название. «Эльдорадо» было достаточно подходящим названием для их апартаментов в западной части Центрального парка. Оно звучало вполне по-заграничному. С точки зрения Марджори иностранцев в Эльдорадо можно было разделить на две категории: высший класс — иностранцы, посещающие французские рестораны и британские клубы верховой езды, и низший, в который входили ее родители. Переезд их семьи в Эльдорадо, в западную часть Центрального парка, был предпринят ее родителями, как считала Марджори, с целью скрыть хоть как-нибудь то, что они являются иммигрантами; и для этого ее родителям пришлось немало потрудиться. Она была признательна им за это и гордилась ими.

Какой отличный день для верховой езды! Запах молодой травы ощущался и здесь, на семнадцатом этаже, заглушая даже запах выхлопных газов автомобилей. Небо было ярко-голубым, с белевшими кое-где облачками, и зеленый парк, в котором уже цвели вишни, тоже был окутан белоснежной дымкой. Она почувствовала себя необыкновенно хорошо, когда к ней опять вернулись воспоминания о прошлом вечере. При этом она с удовольствием обняла свои красивые обнаженные плечи руками, скрещенными на груди.

Ее давнишние мечты, мечты неуклюжей тринадцати-четырнадцатилетней девочки, стали реальностью, и даже больше, чем просто реальностью. Четыре года назад она носилась и визжала вместе с такими же грязными девчонками с такой же гусиной кожей, как у нее, на площадках для игр в государственной школе в Бронксе. Прошлой ночью она гуляла по залитым лунным светом дорожкам Колумбийского колледжа. Она раньше ничего не слышала и не знала о молодом человеке из пригорода, веселом и часто смеющемся; и это был замечательный шум, создаваемый мужчиной! Она танцевала в зале со стенами, отделанными «под дерево», в зале, украшенном фонариками и большими голубыми флагами, а иногда она находилась всего в нескольких дюймах от улыбающегося дирижера оркестра, весьма знаменитого человека.