Роковая ночь

— Государь, — сказал я ему, — да будет долгой жизнь вашего величества! Ужас расплаты отступает перед любовью, ибо это — сильнейшее из наших влечений. Оно заставляет человека забыть собственный страх. Я готов принести себя в жертву вашему справедливому гневу и вытерпеть любые мучения, которые вам заблагорассудится предназначить мне в наказание. Ни слова жалобы не сорвется с моих уст, если вы даруете прощение вашей любимой невольнице. Она не заслуживает наказания. Я смутил ваш покой и нарушил мир в вашем доме, и только я должен по справедливости быть наказан.

Пока я произносил эти слова, в зал ввели Зулейху с Шапуром и Кале-Каири. Моя возлюбленная услышала последние слова и подбежала к царю, чтобы упасть ему в ноги.

— Простите его, повелитель, — вскричала она со слезами, — и пусть ваш гнев падет на невольницу, которая предала своего господина! Я перед вами виновна, даруйте ж прощение этому юноше!

— Подлец, — сказал мне Фаррухшах, — ты можешь не ожидать пощады! Тебя казнят. А ты, неблагодарная, — прибавил он, поворачиваясь к Зулейхе, — неужели у тебя хватает совести просить за этого негодяя? Или тебе не стыдно выказывать мне в глаза свой любовный пыл? Советник, — велел он далее, — распорядись, чтобы вздернули их обоих! И пусть их тела станут пищей стервятников.

— Берегитесь, мой повелитель, — вскричал я тогда, — так не поступают с драгоценной особой царевны! Даже ревность и гнев следует умерять из уважения к ее высокому роду.

Фаррухшах, казалось, был поражен моими словами. Он тут же спросил:

— Чья же благородная кровь течет в жилах этой девушки?

— Разве так хранят тайны, Хасан? — отвечала мне Зулейха. — Я полагала, что моя смерть пройдет незамеченной и никому не будет дела до моего имени и происхождения. Но, видно, мне не дадут умереть спокойно! Теперь мое имя будет покрыто стыдом, но делать нечего.

И она обратилась к царю со словами:

— Знай же, что невольница, которую ты приговорил к позорной смерти, — единственная дочь шаха Тахмаспа.

И она рассказала Фаррухшаху, каким образом мы познакомились и покинули владения ее отца, как мы встретились вновь и что привело ее в Кандагар.

— Теперь, — сказала она, — я сама желаю быть казненной, ибо моя тайна стала достоянием чужих ушей.

— О госпожа, — ответил ей царь, — мое чувство справедливости этого не допустит. Я понимаю причину вашей холодности ко мне и оправдываю ваше чувство к Хасану. Отныне я не могу считать вас изменницей и рабыней. Я вам возвращаю свободу, живите же счастливо с вашим избранником, и пусть он вам служит верой и правдой! Ваша тайна не будет разглашена. Я отпускаю в ваше распоряжение верных Шапура и Кале-Каири. Идите с миром! А ты, завистник, — обратился он к факиру, — заслуживаешь того, чтобы тебя проучили за вероломство и низость. Сейчас палач хорошенько всыплет тебе!

Мы с Зулейхой упали перед Фаррухшахом на колени. Он отпустил нас восвояси, и мы отправились обратно к тому дому, который Шапур нанял по желанию своей госпожи. Но оказалось, что по приказу царя дом уже очистили от мебели и ковров, все имущество унесли, а саму постройку предали разрушению. Мы посоветовались друг с другом и решили поселиться в гостинице.

В то время как мы уже были на пути к постоялому двору, к нам подошел один из воинов Фаррухшаха и сказал:

— У городских ворот находится дом главного министра. Его величество приказал проводить вас туда.

Дом принадлежал царскому советнику, который там не жил. Мы поселились в нем, и через два дня сам хозяин пришел нас навестить. Он принес от царя подарок — полотно и шелк, а также двадцать мешочков с золотыми монетами, по тысяче в каждом. На эти деньги можно было спокойно жить в Кандагаре, но мы чувствовали себя неуютно. Фаррухшах дал нам свободу передвижения, и мы воспользовались ею, чтобы присоединиться к багдадскому каравану. Покинув дом главного советника и самый город, мы отправились в путь и через несколько дней благополучно прибыли в Багдад.

В ту ночь, когда мы прибыли в Багдад, я разместился в моем собственном доме; когда мы отдохнули от тягот путешествия, я отправился на поиски своих друзей и знакомых. Все они удивлялись при виде меня и говорили: «Ты жив? Твои товарищи уверили нас в том, что ты мертв!» Мне сообщили, что мои ювелиры находились в Багдаде, и тогда я отправился к главному везиру и рассказал ему, как со мной обошлись. Он приказал, чтобы их обоих взяли под стражу, и велел мне их допросить в своем присутствии.