Роковая ночь

И зачем только я рассказал ей все это? Лучше б моей Зумруд ввек не слышать подробностей этой истории. Увы, мудрость не свойственна человеку! Разве не знаем мы, что злое и доброе и все, что нас в жизни ждет, — предопределено с самого начала? Царица, моя жена, так опечалилась предательством бесстыжего дервиша, что я никакими усилиями не мог вернуть ей прежнюю безмятежность. Я бесконечно повторял ей, что моя привязанность к ней нисколько не уменьшилась и что она ни капли не виновата, — но Зумруд продолжала терзаться горем. Мысль о том, что низкий пройдоха воспользовался обманом и познал сладость ее ласк, не давала ей покоя. Она оставалась грустной, здоровье ее пошатнулось; наконец она слегла и, уже совсем ослабев, на смертном одре просила у меня прощения за измену, в которой я и не думал ее упрекать. Вскоре она умерла.

После ее кончины, когда завершились траурные торжества, я послал за царевичем Ахмад-эд-Дином Зангуи.

— О брат, — сказал я ему, — детей у меня нет, и так как я решил провести остаток жизни в безвестности, прими корону мосульского царства! Я отрекаюсь в твою пользу, оставляю роскошь дворца и монаршую власть.

Ахмад-эд-Дин обожал меня и употребил все возможные доводы в пользу того, чтобы оставить царство в моих руках.

— О царевич, — возражал я, — сердце подсказало мне решение, от которого я не отступлюсь. Безвестному человеку никто не завидует; удалившись от дел, я смогу посвятить остаток своих дней оплакиванию Зумруд; я буду вспоминать часы и дни, проведенные вместе с той, которую я навек потерял, и приятные воспоминания смягчат мое горе.

И я оставил Ахмад-эд-Дина на мосульском троне вместо себя, а сам отплыл в Багдад, взяв с собой несколько человек охраны, немалое количество золота и драгоценных камней. Я благополучно достиг города и направился в дом Муваффака. Мой тесть был удивлен моему приезду, а сообщение о смерти моей дорогой Зумруд потрясло обоих родителей. В Багдаде я оставался недолго, после чего присоединился к путешественникам, ехавшим из Татарии, и достиг этого города, где живу и поныне. Прибыл я сюда сорок лет назад: место понравилось мне, и я зажил тут уединенно, не оставляя воспоминаний о Зумруд, чей образ всегда предо мной. В городе знают, что я чужеземец и редко принимаю гостей.

Когда Фадлаллах закончил свою повесть, хан и его жена высказали восхищение его благородством и верностью.

— Вы видите, — заключил хозяин дома, — что человеческая жизнь подобна мыльному пузырю, которым играет любой порыв ветра.

— Но я хотел бы, — ответил ему Халаф, — чтобы каждый мужчина мог похвастаться таким же присутствием духа, которое позволило бы ему переносить превратности судьбы, сколько бы их ни выпало на его долю!

В таких разговорах прошел остаток вечера. Когда настало время сна, Фадлаллах велел слугам принести восковые свечи в подсвечниках, вырезанных из древесины алоэ, и отправился показать ханской семье покои, предназначенные для нее: Тимурташу и его супруге отвели одну комнату, Халафу — другую.

Утром хозяин вошел к хану с вестью о том, что ко двору Иленджи-хана прибыл посол из Хорезма с просьбой отказать в пристанище бывшему повелителю ногайских татар, буде он появится в Яике. Победитель Тимурташа — хорезмский султан — требовал его выдачи.

При этом известии Халаф и его отец побледнели, а Алмас лишилась чувств. Фадлаллах же дождался, пока они придут в себя и успокоятся, и повел такую речь:

— Да будет мне позволено высказать некоторые соображения! Во-первых, я думаю, что султан жаждет отомстить вам троим и будет и дальше преследовать вас.

— Это так, сударь, — ответил хан, — и я боюсь, что мы все падем жертвами его мести. Поэтому, если можете, помогите нам избежать опасности. Посоветуйте, что нам делать?

— Я считаю, что здесь вам оставаться нельзя. Дело в том, что Иленджи-хан боится хорезмского султана и старается не перечить ему. Поэтому ваше положение весьма ненадежно. Иленджи-хан предпримет тщательные розыски в своем государстве, и единственное спасение для вас — бежать из Яика в те земли, где обитает племя барлас.

И он велел привести трех коней, дал гостям кошелек с золотыми монетами и немного съестных припасов.

— Отправляйтесь немедля, — напутствовал он Тимурташа и его семью. — У вас мало времени!

И Халаф с отцом и матерью снова пустились в путь. Они ехали, ехали и через несколько дней достигли тех краев, о которых говорил их гостеприимный хозяин, бывший мосульский царь. Они сделали привал в первом же стойбище, продали там своих лошадей и расположились со всеми, удобствами, чтобы пожить без забот до тех пор, когда выйдут деньги. Когда же средства к существованию кончились, хан вновь впал в уныние.