Роковая ночь

Удивление государя возрастало по мере того, как она говорила.

— Дорогая моя Сутлумеме, — произнес он наконец, — нужно что-то предпринять, чтобы образумить Фаррухназ и как-то одолеть ее недоверие к мужчинам.

— Мой повелитель, — с поклоном сказала она, — поручите это дело мне и не сомневайтесь в успехе.

— Каким образом собираешься ты достичь цели? — спросил Тогрулбей.

— Я сохранила в памяти много занимательных историй, — объяснила кормилица. — Пересказывая их, я надеюсь доставить царевне удовольствие и показать ей, что было много верных влюбленных на свете. Незаметно для себя она поверит, что таких много и нынче. Это изменит ее дурное мнение о мужчинах.

Государь одобрил такое намерение, и кормилице оставалось только дождаться благоприятного случая.

Обычно после обеда Фаррухназ со своим отцом, братом-царевичем и придворными любила послушать, как слуги, живущие во дворце, поют и играют на разных музыкальных инструментах. Вот Сутлумеме и подумала, что, пожалуй, утро — самое подходящее время осуществить задуманное, особенно те часы, которые царевна проводила в бане. Итак, на следующий день, когда Фаррухназ отправлялась в баню, кормилица сказала, обращаясь к ней:

— О госпожа, позвольте рассказать для развлечения одну необычайную историю, надеюсь, она придется всем по вкусу.

Царевна не проявила особого любопытства, но из милости к окружавшим ее женщинам, которые умоляли ее послушать историю, велела Сутлумеме начинать.

Как известно, халиф Харун ар-Рашид был бы самым обходительным, если бы не был невыносимо самодоволен и вспыльчив. Он частенько говаривал, что нет во вселенной государя, который мог бы сравниться с ним благородством. Не в силах выносить более пустое хвастовство, его первый везир Джафар как-то позволил себе обратиться к нему с такими словами:

— Мой повелитель и государь, властитель всей земли! Да не дерзнут уста твоего раба оскорбить тебя словами о тщете самовосхваления! Оставь это чужестранцам, теснящимся у твоего трона, и твоим собственным подданным! Пусть они высказываются о твоих достоинствах.

Харун пришел в негодование от речи везира, гневно посмотрел на него и потребовал сказать, видел ли он правителя, который мог бы сравниться с ним, ар-Рашидом, в великодушии.

— О да, повелитель мой, — ответствовал везир, — есть, например, в городе Басре молодой человек по имени Абу-л-Касем. Хотя он и простой горожанин, но живет в большей роскоши, чем ваше величество, и более великодушен.

Тут в глазах халифа сверкнул гнев, и он вскричал:

— Неужто тебе неизвестно, что подданный, солгавший государю, заслуживает смерти?!

— Я говорю правду, — настаивал Джафар. — Когда я последний раз ездил в Басру, то видел этого человека и был гостем в его дворце. Там мои глаза, пресытившиеся созерцанием ваших богатств, удивлялись обилию сокровищ, а душа моя была очарована его благородством.

При этих словах ар-Рашид пришел в неистовство и возвысил голос еще более:

— Дерзкий раб, как ты посмел сравнить со мной простого человека! Твое бесстыдство не пройдет безнаказанным!

И, сделав начальнику стражи знак приблизиться, он приказал ему схватить везира. Сам же халиф удалился в покои своей жены Зубейды, которая, видя его ярость, ласково спросила:

— О господин мой, кто вызвал ваш гнев?

Возмущенный оскорбительными речами везира, халиф рассказал ей обо всем, что произошло. Государыня, женщина очень осторожная, постаралась объяснить ему, что нужно хотя бы на время сдержать свое негодование и послать кого-нибудь в Басру, дабы узнать истину.

— Если сказанное окажется ложью, везира следует примерно наказать; если же он прав, то было бы несправедливостью обращаться с ним как с преступником, — уверяла она.

Таким образом, гнев халифа смягчился. Он одобрил совет Зубейды и решил:

— Я сделаю даже больше. Человек, которому я поручил бы это дело, может обмануть меня, окажись он врагом Джафара. Лучше я сам тайно съезжу в Басру и разузнаю правду. Познакомлюсь с этим молодым человеком, прославившимся великодушием, и если окажется, что Джафар не солгал, то осыплю милостями везира. Но, клянусь, если все это враки, он заплатит жизнью за свою дерзость.

И вот ночью Харун ар-Рашид вышел один из своего дворца, сел на коня и пустился в дорогу. Когда он приехал в Басру, он остановился на первом же постоялом дворе, где его принял величавый старик хозяин.