Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка

Во-вторых, я смутно стала предвидеть будущее, которое ожидает Жана и которое он сам, похоже, решил избрать. Будущее солдата. Человека, который все время воюет, рискует жизнью, которого могут убить и который сам убивает. Человека, которому нужна война, приключения, авантюры, чтобы удовлетворить свою жажду жизни и честолюбие. Но я-то не любила войну. Меня в дрожь бросало при мысли, что когда-нибудь мой маленький невинный Жан убьет кого-то… или будет убит сам.

А ведь именно такая дилемма рано или поздно встанет перед ним, если он вступит на путь, куда его зовет кровь де ла Тремуйлей.

Да, эта кровь… Сколько раз в мыслях я проклинала ее воинственность. И как бы я хотела, чтобы это ее качество не передалось Жану. Но мой сын, которому я дала жизнь, не пожелал ничего у меня позаимствовать.

Разговор этот произошел через два дня после того, как в Белых Липах было отпраздновано десятилетие Жана. Мальчик был необычайно возбужден, обрадован, счастлив, просто потрясен обилием подарков — особенно ему понравилась новая серебряная сбруя и упряжь для Нептуна, которую я заранее заказала у реннского мастера. Целыми днями Жан теперь возился с лошадью, запрягая, и седлая ее то так, то эдак и дефилируя верхом передо мной и дедом. Дед сделал несколько замечаний, но в целом похвалил посадку внука.

— У вас был непревзойденный учитель, Жан, — сказал принц, имея в виду Александра. — Никто не смог бы научить вас лучше.

— Даже вы? — спросил Жан.

— Даже я, мой мальчик. Я с некоторых пор неважно держусь в седле, и в этом отношении вам следует брать пример с герцога.

— Хорошо, — сказал Жан решительно. — Но когда я вырасту и мне исполнится тридцать лет, я буду ездить верхом еще лучше, чем господин герцог!

Вечером мы с отцом разговаривали, вспоминая этот случай во всех подробностях, и отец вдруг задумчиво произнес:

— Как же я был не прав, черт побери… Поистине, когда Бог хочет погубить человека, он лишает его разума.

— О чем вы говорите? — спросила я, все еще улыбаясь.

— О Жане.

Воцарилось молчание.

— Как я мог раньше этого не понять? — произнес наконец отец. — Ведь нельзя даже представить себе ребенка более достойного, более подходящего для того, чтобы стать де ла Тремуйлем.

— Да, вы правы, — произнесла я, но некоторое напряжение было в моем голосе.

— В этом мальчике — вся наша надежда, наша честь, наша будущая слава, наше продолжение, в конце концов. Когда-то я удочерил вас и в душе смирился с тем, что имя наше исчезнет, что вы передадите мужу в лучшем случае свой титул, а в худшем — как сейчас — не передадите ничего. Александр слишком знатен, чтобы принять что-либо. Таким образом, род умер бы. Мы спасли бы только наши владения от передачи их королевскому домену. Но жизнь распорядилась иначе. Мы сохранили все — и имя, и титул. Жан станет продолжателем. И еще неизвестно, что будет потом: может быть, расцвет рода еще впереди.

Я слушала его и, в общем, была согласна, хотя мне хотелось бы, чтобы принц любил Жана не за это. И я подумала: а любил ли бы он его так же, как сейчас, если бы Жан остался бастардом, незаконнорожденным, без права носить какую-либо фамилию, если бы Луи XVIII не даровал ему право быть наследником де ла Тремуйлей? Как я ни старалась, я не могла с уверенностью ответить на этот вопрос утвердительно.

— Я намерен увезти внука, — сказал отец негромко, но решительно.

Я подняла на него глаза. Сказанное не сразу было воспринято мною так, как следовало бы.

— Куда? — спросила я.

— Туда, где буду я. Надо, чтобы он побывал в Англии, был представлен своему отцу, поездил по Европе. Надо, чтобы нашего юного отпрыска узнали при королевских дворах. Пора, наконец, зачислить его на службу в королевскую армию. Надо, чтобы он познакомился с жизнью, которую ему предстоит вести. И разумеется, ему надо продолжить образование. Я хотел бы определить его в Итон, старинное аристократическое учебное заведение близ Лондона, рядом с Виндзором.

— Но ведь это займет уйму времени, — сказала я простодушно.

— Да. А как же иначе? Для завершения образования понадобится по крайней мере шесть лет. Но в Итоне Жан будет учиться вместе с достойными сверстниками, наследниками знатнейших английских фамилий. Кроме того, и дети наших, французских, дворян уже учатся там.

— Погодите, погодите-ка, — пробормотала я. Потом, вдруг все уяснив, спросила в ужасе: — Вы что, говорите о том, что собираетесь сделать моего мальчика эмигрантом и англичанином?