Игорь Хорр - Праведник

— Если она не захочет со мной встречаться?

— Постарайся, чтобы захотела. Впрочем, это уже не твоя забота. Все, спеши, а то будет поздно.

— Бегу, бегу. Пока, Аллочка!

— Пока, пока. — Она подняла голову и подставила ему щечку.

Он робко поцеловал ее, затем повернулся и очень быстро пошел, почти побежал к ближайшему телефонному автомату.

— Неужели она оставит сегодня Сержа ради этого страуса благородных кровей? — спросила сама себя Аллочка и совершенно довольная своей выдумкой пошла обратно по улице вверх.

Известие о смерти Даши Лесковой моментально разлетелось по всему городу. Газетчики старались один пуще другого, расписывая гибель выдающейся поэтессы, возвещали об утрате «великого таланта», «о невосполнимой потере нации». В последующие два дня журналы напечатали почти все ее стихи. Корифеи литературной критики так же увидели в них великое дарование и не скупились на похвалы и любезности. Было множество выступлений по радио и телевидению. Похороны известной теперь поэтессы были назначены на третий день после ее смерти, а пока гроб с телом перевезли в клуб «Возрожденный Пегас», где был открыт к нему доступ для прощания.

Утром в день похорон Дмитрий Васильевич Савельев появился в канцелярии значительно раньше обычного. Настроение генерал-губернатора было прескверным. Интуиция и огромный жизненный опыт говорили ему, что день грядущий не принесет ничего хорошего. К тому же предчувствия господина Савельева подтверждались сведениями из довольно компетентных источников и откровенной ехидной трескотней, раздуваемой прессой так называемой оппозиции по поводу гибели «этой несчастной девушки». Не было ни малейшего сомнения в том, что вся эта похоронная кампания будет использована в каких-то мерзких политических целях и может послужить поводом даже для серьезных беспорядков в городе.

«Нужно все снова поворачивать вспять, — бегло проглядывая вечерние газеты, размышлял господин Савельев. — Все запретить. Никаких сборищ, никаких выступлений, никаких свободных газет, никакой оппозиции. Все под цензуру и контроль. Свобода только портит людей. Особенно у нас, в России, где каждый третий не ведает, что творит. Дай им еще немного этой свободы, и они растерзают друг друга. Да и что такое их свобода вообще? Человек не становится свободным оттого, что ходит на всякие собрания и орет все, что ему вздумается. Мирские соблазны — вот главная цепь. Вот что держит в кандалах каждого из нас. Мерзкие потребности материи. Даже монах должен пить, есть, заботиться о себе и прочее. А тут еще дом, семья, служба. Задурманивание мозгов. Политика. Какая уж тут свобода… Здесь нужны только жесткие меры и железная власть. Жаль, что эти проклятые похороны поздно уже отменить».

Дмитрий Васильевич был крайне раздражен еще и тем, что его ближайший друг и помощник Вадим Прыгунов оказался каким-то образом замешан во всей этой истории и к тому же вот уже три дня в такое ответственное время не появлялся на службе, ничего не объясняя и ссылаясь на какую-то вдруг постигшую его нервную болезнь.

— Савелий! — крикнул генерал-губернатор.

Савелий Евстигнеевич показался в дверях.

— Слушаю-с! Прикажете завтрак, ваше превосходительство?

— Да погоди ты с завтраком. Фигорина ко мне, быстро. И Прыгунова. За Прыгуновым можешь автомобиль послать. Живой или мертвый пусть приедет.

— Слушаю-с, — отчеканил Савелий.

Через десять минут он уже докладывал о прибытии обер-полицмейстера.

— Зови! — приказал господин Савельев.

Савелий исчез, и тут же на его месте оказался Акакий Федорович Фигорин.

— Разрешите войти, ваше высокопревосходительство? — спросил начальник полиции.

— Я уже разрешил. Проходи, Акакий, садись.

Акакий Федорович, несмотря на чрезмерную полноту, бодро, по-военному прошагал по ковровой дорожке и остановился напротив стола.

— Да садись ты! — раздраженно повторил генерал-губернатор.

Акакий Федорович сел.

— Давай, докладывай.

— Ваше превосходительство, господин генерал-губернатор, — начал Фигорин. — Разработанные меры по предотвращению возможных беспорядков в городе Москве приняты. Прикажете доложить подробно?

— Ну, доложи.

Меры, принятые Департаментом полиции, не представляли собой ничего особенного и ограничивались лишь усилением постов, патрулей и созданием оцеплений на улицах города. Кроме того, предполагалось участие в похоронной процессии многих работников департамента, переодетых в штатское.