Джудит Тарр - Трон Исиды

— У тебя настоящий талант понимать других. — Диона склонила голову в знак благодарности. — Спасибо тебе. Я очень рада, что ты все это время был с нами.

— Надеюсь, это действительно так, — ответил Луций и протянул ей руку. Подумав секунду, Диона оперлась о нее и позволила ему помочь ей зайти в лодку. Взъерошенная кошка последовала за ней, похоже, собираясь стать морской кошкой, если потребуется. Диона заняла свое место, кошка прыгнула к ней на колени, и лодка медленно отчалила.

Римлянин, не двигаясь с места, провожал ее глазами, пока Диона не перебралась на корабль. Затем он покинул набережную и отправился во дворец триумвира.

В этот вечер Антоний устраивал пир. Он не мог позволить себе такого же роскошного приема, какой был у Клеопатры, да и не стремился к этому. Более того, он всячески старался избежать излишеств. Столы были накрыты в римском стиле, уставлены римскими блюдами. Гостей рассаживали на кушетки, как принято в Риме, однако для царицы установили ложе — на нем Клеопатра могла сидеть откинувшись, как здесь дозволялось только мужчинам. Она не стала отказываться — царица вполне может пользоваться мужскими привилегиями.

Луций Севилий представлял, как эти двое встретятся на сей раз: холодная учтивость, официальные речи и маски безразличия… А то, что их сердца бьются сильнее обычного — так ведь этого никто не видит. Сегодня Клеопатра — настоящая эллинка, а ее спутники были в одеяниях придворных греков из Александрии. Дионы среди них не оказалось. Луций поинтересовался у своего соседа по столу, где она, и выяснилось, что подруга царицы — так ее назвал этот человек — занята обрядом.

— Она Голос Исиды, — сказал он, — поэтому иногда ей приходится выполнять для богини определенный ритуал.

Египетская богиня уже порядком надоела Луцию. Могла бы дать своему голосу отдохнуть хотя бы один вечер.

Он едва сдержался, чтобы не произнести это вслух. Собеседник, вероятно, воспринял его молчание как недоверие к его словам и проникновенно произнес:

— Вы, римляне, не верите в богов, не правда ли?

— Почему же, очень даже верим, — тихо вымолвил Луций Севилий. — Я слышал, как богиня говорит устами своей жрицы. Это очень странно выглядит.

— Да, — ответил гость, явно не собираясь вдаваться в подробности.

Луций был предоставлен самому себе. Он обнаружил, что скучает по Дионе, что ему не хватает отблесков света на ее лице, ее остроумия и даже ее непредсказуемости. Очень хотелось узнать, прижилась ли на корабле маленькая кошечка и держит ли Тимолеон свое слово.

Расстроенный, он все же не мог не заметить происходящего в зале. Царица и триумвир вели между собой тот же разговор, что и вчера. В этой беседе явно не было никакой нужды: двое смотрели друг на друга, и им все было ясно без слов.

Как и накануне, они покинули пиршество по отдельности и очень рано. Но было что-то очень интимное в их движениях; Луций не мог ошибиться. Если царица вернется сегодня на корабль, то наверняка не одна. А если останется здесь, ей не придется ночевать в комнате для гостей.

Постороннему человеку могло показаться, что сближение произошло вдруг, неожиданно. Но Луций знал, что Антоний годами думал об этой минуте. И все же Клеопатра не красива, она уже не очень молода; ей, должно быть, около тридцати. Она совсем не походила на женщину, любовью к которой мог быть ослеплен Антоний. Но так обманывались многие, пока не слышали ее чарующего голоса, не видели ее грациозных движений, не ощущали ее живого присутствия. Царица была не просто красива, не просто привлекательна, она — воплощение самого Египта.

Сейчас Египет отдавал себя Риму — и Рим брал его, но не как завоеватель. Луций видел все так же ясно, как если бы стоял в спальне и наблюдал за их брачными танцами, старыми, как мир.

Может быть, именно для этого исполняла свой обряд подруга царицы? Не богиня ли ей приказала соблазнить триумвира?

Нет. Клеопатре не нужно ни обрядов, ни волшебства. Достаточно того, что она такая, какая есть.

Луций вздрогнул. В зале было тепло от дыхания пирующих, но ему стало зябко. Бормоча извинения, он вышел в сад.

Звезды, казалось, светили ярче обычного, на небе не было ни облака, ни тучки. Воздух, одновременно и холодный и теплый, был сладким от запаха цветущих растений.

Луций подошел к стене, поднялся по ступеням и остановился, не доходя до скамьи. Город молчал, погруженный в глубокую тьму. Лишь кое-где над дверями домов горели фонари. Тишину нарушали только редкие крики возвращающихся домой гуляк.