Джудит Тарр - Трон Исиды

— Доброе утро, — поздоровалась она.

— Доброе утро, — вежливо ответил он, лишь слегка покраснев. — Ты всегда подбираешь бездомных кошек, когда бываешь на рынке?

— Да нет, пока не приходилось. Она сама за мной увязалась.

— Да, подлизываться они умеют.

Кошка подняла голову, изучающе посмотрела на римлянина и вынесла свой вердикт: «Мур-р-р». Казалось, она мурлычет вся — от ушей до кончика хвоста.

— Она говорит, что тебе нужна строгая мать, — перевела Диона, — но не может же она усыновлять всех подряд.

— Особенно сироту из Рима?

— Кошкам все равно, к какой вере или какому народу мы принадлежим. Люди есть люди, жалкие создания, где бы ни родились.

Гаруспик засмеялся. Здесь, на рынке, среди простых горожан, он вел себя более непринужденно, чем на приеме у Клеопатры. Диона намекнула, что Луций может взять кошку себе, но он сделал вид, что намека не понял.

— Наверное, ты держишь собак, — поразмыслив, предположила Диона.

— О, псы очаровательные создания, только уж очень зависимые.

— Но разве римляне не предпочитают подобострастие независимости?

Луций Севилий понял, что она имела в виду, и глаза его вспыхнули, но, кажется, не рассердился. Скорее он был немного удивлен.

— Римляне — возможно. Но я — нет.

Громко замурлыкала кошка. Она доела наконец свой завтрак и теперь забралась на колени жрицы, намереваясь умыться. Луций уселся рядом — должно быть, он не имел обычной для римлян привычки гордо стоять в любых обстоятельствах. Он по-мальчишески поджал ноги и стал рассматривать прохожих.

«До чего же хорош, — подумала Диона, — и, похоже, не сознает этого».

Кошка закончила утренний туалет и попыталась завернуться в полу платья Дионы. Геба, сидящая на корточках неподалеку, у стены дома, кинула на нее гневный взгляд, но кошка ничуть не испугалась служанки.

— А твой сын сегодня в городе? — неожиданно поинтересовался Луций Севилий.

У Дионы чуть сердце не остановилось.

— Почему ты спрашиваешь? Ты его видел? Что он делает?

— Ничего особенного, — успокоил ее Луций. — С ним еще один мальчик, помладше. Они играют в салочки. Была на нем ярко-зеленая туника?

— О боги, нет. Если это все, что он натворил, — я просто счастлива.

— Довольно странный оттенок зеленого, — добавил римлянин, — чересчур яркий, по-моему. Надеюсь, он не отдал за нее кучу денег?

— Нет. Кошелек у Диомеда.

— Диомед — это, по-видимому, стражник, — заключил Луций, — а мальчики — ваши сыновья.

— Только один, старший. Младший — сын царицы. Да. Птолемей Цезарь — Цезарион.

И царица… его мать… она позволяет ему так запросто бегать по улицам Тарса, будто сыну простолюдина?

— Тебя, кажется это не удивило, когда ты подумал, что он мой ребенок. А я тоже не отношусь к простым ремесленникам.

Луций понял, что его слегка осадили, и стал осторожнее.

— У царицы, я знаю, есть… были сестры, но…

— О нет, я не сестра Клеопатры. Мой род идет от брата первого правителя Египта Птолемея. Мы никогда не претендовали на трон, но и сборщиками мусора не были.

Теперь Луций Севилий с обидой посмотрел на нее.

— Я не говорил этого. Но чтобы сын Цезаря один бегал по Тарсу… Если Антоний узнает, он будет в ужасе.

— Антоний Цезариону не отец, и даже не опекун.

— Возможно, ему следовало бы быть им.

— Почему? Не потому ли, что египетская царица неподходящая мать для маленького римлянина — даже рожденного вне брака?

— Он сын Цезаря, — снова повторил Луций.

— Но его мать — Клеопатра.

Они сверкнули друг на друга глазами. Диона не могла бы сказать, кто из них раньше понял нелепость этого спора здесь, на краю рыночной площади, когда на коленях у нее спит маленькая бездомная кошка… Она засмеялась первая, Луций — еще того раньше.

Когда взрыв неожиданного веселья улегся, Диона облокотилась на постамент — отдышаться. Кошка ткнулась носом ей в подбородок.

— По-моему, Рим и Египет должны пойти на взаимный компромисс, — миролюбиво заключила она.

— Риму идти на уступки? Зачем же? — ринулся в атаку гаруспик, но прежде, чем Диона снова успела разгневаться, с раскаянием покачал головой.

— Признаю: я ужасный зануда. Да к тому же неимоверно смешон, обсуждая политику, не имея к ней почти никакого отношения.

— И тебя это может удержать? Тех, кого я знала в Риме, это не останавливало. Даже гладиаторы затевают политические дискуссии.

— Но политика очень важна, — попытался объяснить Луций. — Пожалуй, важнее всего в мире.