Джудит Тарр - Трон Исиды

Царица стояла гордо, независимо, словно ее и не держали двое его сообщников — обозленных, но убийственно спокойных.

— Итак, — усмехнулась она, — ни одному римлянину доверять нельзя.

— Ты — враг Рима, — жестко сказал Прокулей. — Я беру тебя в плен именем Roma Dea и Гая Юлия Цезаря.

— Цезарь мертв, — съязвила Клеопатра.

Прокулей не удостоил ее ответом.

— Элафродит. Охраняй ее.

Самый высокий и крупный из слуг кивнул. Прокулей возвысил голос:

— Галл! Скажи Цезарю. Мы захватили женщину.

«Даже не царицу, — подумала Диона. — Просто женщину». Вне себя от ярости и негодования и еще потому, что слова, чьи бы то ни были, сейчас уже не имели значения, она спросила:

— Для вас действительно важно было захватить ее? Ему ведь нужно только золото. Он всегда рыщет по чужим кошелькам, ваш Октавиан. Что он будет делать, когда проиграет и эти сокровища?

— Ну-у, ему потребуется некоторое время, — сухо ответил Прокулей. Для римлянина он был весьма неглуп. В другом мире этот мужчина мог бы ей понравиться. Он повернулся к Клеопатре.

— Госпожа, могу ли я доверять тебе? Ты дождешься, пока я приведу Цезаря?

Клеопатра вскинула бровь.

— По-твоему я сумею сделать что-то другое? Кстати, если вы собираетесь наружу, приведите бальзамировщиков. И пусть они принесут все, что необходимо для благородного усопшего.

Прокулей казался потрясенным. Должно быть, он не заметил носилок и человека, лежащего на них, по подбородок укрытого военным плащом. Он шагнул к ним, словно его подтолкнули, и уставился на застывшее лицо. Челюсть Антония была подвязана, веки отягощали золотые монеты из сокровищницы. В этом зрелище для глаз Дионы не было ничего красивого, но и ужасного — тоже.

Однако римляне всегда испытывали панический ужас перед смертью, хоть сами были вынуждены частенько падать на меч. Диона знала цену такому мужеству: дерзость ужаса, трусость под маской храбрости. Прокулей резко отвернулся; лицо его посерело.

— Я пошлю бальзамировщиков, владычица, — сказал он заплетающимся языком. — Я… скорблю, узнав о твоей потере.

— Ты бы так же скорбел, если бы его казнили по приказу Октавиана — как изменника и врага римлян?

Прокулей промолчал.

— Можешь идти, — с достоинством сказала Клеопатра, словно и не была пленницей.

Прокулей повиновался — такой властью она до сих пор обладала.

С уходом Прокулея в комнате, казалось, просветлел даже воздух. Диона горько вздохнула. Замурованный оплот царицы стал для нее западней. Там до сих пор пахло смертью и холодным железным душком золота. Клеопатра вернулась к своему стулу. Она шла так, как ходят люди, которые держатся прямо усилием воли. А волю царицы даже теперь никому не под силу было сломить.

— Элафродит, — внезапно сказала она. — Ведь так тебя зовут, да?

Римлянин кивнул и густо покраснел. Он был совсем молодым, хотя и крупным, и казался растерянным и смущенным. Ему явно было не по себе.

— Элафродит, — повторила Клеопатра, — ты позволишь мне несколько минут уединения? Этого требует скромность — я должна переодеться. Я хотела бы встретить моего победителя в более пристойном виде и более подходящем наряде. Можешь ли ты встать на посту у окна? Тогда ты будешь уверен, что я не убегу. И еще — могу ли я попросить тебя отвернуться, пока буду одеваться?

Диона внимательно всматривалась в лицо царицы. В ее спокойствии было что-то пугающее.

Заметив это, Клеопатра улыбнулась.

— Дорогая сестрица. Думаю, пришло время тебе уходить. Твой муж с Октавианом, да? Он позаботится, чтобы ты не пострадала от его мести.

— Луций Севилий — не мой муж, — тихо и твердо ответила Диона.

— Глупости, — отмахнулась Клеопатра. — Кто же еще? Ты ведь любишь его всем сердцем. Возможно, он и виноват перед тобой, но не настолько, как тебе кажется. Луций Севилий всего лишь мужчина — и поэтому дурак. Он думал, что любит Рим больше тебя. Теперь он наверняка сожалеет об этом.

Диона покачала головой. Глаза ее были полны слез.

— Пора, — промолвила Клеопатра, вставая и идя к ней. Она утерла ей слезы, положила руки на плечи Дионы и улыбнулась — светлой улыбкой, лишенной горечи. И улыбка эта сказала Дионе все, что не могла сказать сама Клеопатра при римлянине, стоящем в галерее и бдительно ждущем любого подвоха. Вслух царица произнесла:

— Иди, люби его. Он отчаянно ждет, что ты вернешься. Ты мне не веришь? Но я чувствую это. Сейчас я словно Даная [110] Даная — в греческой мифологии дочь аргосского царя Акрисия. Ему предсказали смерть от руки внука, и он заточил Данаю в подземную темницу. Но Юпитер проник к ней в виде золотого дождя, и она родила Персея, который во время игр случайно убил деда брошенным диском. — вся открыта звездам.