Джереми Хейманс - Новая власть. Какие силы управляют миром – и как заставить их работать на вас

Сплоченному сообществу сторонников «Невидимых детей» основатели движения всегда казались обаятельными маргиналами, которые отдают все силы гуманитарным проблемам. Но большой мир не имел с ними таких тесных связей. Зак Бэрроуз вспоминает: «Едва грянула буря вокруг “Кони-2012”, миллионы людей внезапно узнали, кто мы. А поскольку они судили о нас только по самому фильму и не понимали стоявших за ним людей и организацию, фактор лояльности, разумеется, сводился к нулю» [269].

Огромный успех «Кони-2012» возбудил интерес (а может, и зависть) со стороны целого ряда дремлющих «внешних акционеров» — тех, кого так или иначе задевала проблема, поднятая в фильме. Все они зашевелились. При этом, несмотря на свою сбалансированность, сообщество сторонников «Невидимых детей» оказалось почти совершенно изолированным от ключевых влиятельных фигур (ученых, блогеров и т.п.), занимавшихся этой темой. Движение как бы ушло под радар крупных СМИ, которые его попросту не замечали.

Кроме того, фильм сместил фокус внимания с сообщества на Джейсона Рассела — его харизматичного лидера. Он стремился развивать стратегию, опирающуюся на прямые контакты с такими знаменитостями, как Боно и Уоррен Баффетт, и хотел использовать для этого помощь своей базы поддержки. Но если старая модель «Невидимых детей» позволяла тысячам людей ощущать себя лидерами, при новом подходе подразумевалось, что главная фигура — именно Джейсон. Поэтому его личный крах стал и крахом организации. (Еще один пример такой динамики — Лэнс Армстронг и его благотворительный фонд по борьбе с онкологическими заболеваниями Livestrong, деятельность которого теперь почти сошла на нет [270].) Суперучастники, так много вложившие в работу «Невидимых детей», теперь чувствовали внутренние противоречия: у них возникло ощущение, что их лишили власти. Они не получили значимой роли не только в фильме, но и в процессе его создания и раскрутки.

Печальная история с «Кони-2012» ярко демонстрирует, каким образом круг акторов (действующих лиц), имеющих прямое и косвенное отношение к сообществу, может влиять на его судьбу.

Мы видим, как подобные же проблемы появляются в гораздо более крупных масштабах — на примере некоторых хорошо известных нововластных моделей. В предыдущей главе мы уже показали, насколько расшатался уберовский треугольник. В 2017 году эти напряжения стали сказываться и на круге, в который он вписан: они стоили должности Трэвису Каланику — основателю и гендиректору компании.

Похоже, с годами Uber стала чуть ли не с наслаждением ввязываться в конфликты с другими участниками рынка. В 2014 году тот же Трэвис Каланик так объяснял мировоззрение своей организации: «Мы ведем политическую кампанию. Наш кандидат — Uber. А наш оппонент — скотина по кличке Такси» [271]. (Если учесть характер Каланика можно предположить, что и обычное такси — или, если хотите, Такси — воспринимает его точно так же.) Поначалу Uber могла полагаться на поддержку своих водителей. Но, как отмечает Сара Кесслер из Fast Company , обычные таксисты и водители Uber начали осознавать общность своих интересов в борьбе за повышение оплаты труда и улучшение условий работы. После внезапного снижения расценок, которое Uber провела в 2016 году, таксисты и водители Uber, работающие в США, стали устраивать совместные протесты — чтобы избежать «гонки, где выясняют, кто первый достигнет дна». Кесслер приводит слова Эйба Хусейна, бывшего шофера Uber, возглавлявшего стачки в Канзас-Сити и во многих других местах: «Когда я впервые сел за баранку, таксисты ненавидели уберовских водил, а уберовские водилы — таксистов… А теперь времена изменились, и все вместе ненавидят Uber» [272].

Выбранная Uber стратегия отношений с официальными властями, выстроенная по принципу «Поворачивайся живее, а остальные пускай поберегутся» и приобретавшая всё более широкую (и, увы, печальную) известность, сделала компанию невероятно желанной мишенью для регулирующих органов. В 2016 году она билась против более чем 70 федеральных исков в одних только Соединенных Штатах — успев прийти к соглашению еще по 60 [273]. В 2017 году лондонские власти отклонили заявку Uber на продление лицензии.

Все эти столкновения стали фоном для движения #DeleteUber (#удалиUber), которое набрало обороты в начале 2017 года [274]. Оно зародилось, когда компанию обвинили в том, что она пытается нажиться на поездках из аэропорта имени Кеннеди к месту, где проходили протесты против запрета на въезд в США мусульманских иммигрантов и беженцев. Положение усугубилось, когда появились новости о том, что Трэвис Каланик собирается в Белый дом — намереваясь войти в состав экономического консультативного совета Трампа. Антиуберовская кампания приобрела отчаянно вирусный характер — отчасти из-за того, что люди уже были готовы к тому, чтобы начать презирать Uber и не доверять ему. Мало того, что Каланик под давлением общественности вынужден был уйти из консультативного совета: свыше 200 000 пользователей удалили приложение со своих устройств [275]. Несколько недель спустя еще один всплеск удалений произошел после того, как Сьюзен Фаулер, бывший сотрудник компании Uber, рассказала в своем блоге о культуре сексуальных домогательств, процветающей в компании [276]. После того, как Фаулер вынесла сор из избы, компании пришлось опуститься до рассылки посланий пользователям, которые пытались удалить приложение. Текст писем содержал просьбу не делать этого и трогательные уверения, что такие действия «очень травмируют» компанию [277]. Пресса с жадностью ухватилась за горячую тему, тем более что к тому моменту в сообществе Uber возникли новые внутренние противостояния, да еще в Сеть утекло видео, где Каланик спорит с одним из своих водителей. Кара Суишер и ее популярный блог Recode, посвященный высоким технологиям, сыграли критическую (во всех смыслах) роль в изменении общественного мнения по поводу Трэвиса и компании Uber [278].