Владислав Савин - Взлет Андромеды

После к нам прибился самый разный народ. Но начиналось все еще при французах. Когда они бросали бомбы на деревни, которые считали "коммунистическими". А еще были разговоры, что они заставят всех переселиться из леса на равнину, где не будет никаких партизан. Тогда мы начали рыть убежища, где можно спрятаться всей семьей, и от карателей, и от бомб. Так возник наш подземный город — иногда его называли по имени прежней деревни, которую американцы снесли, построив свою базу. Но чаще — просто Город, без названия.

Отчего мы не ушли? Вам трудно это понять — впрочем, и у нас сейчас обычное дело, когда молодые люди уезжают из своего кооператива в город, поступают на завод или получают образование. А тогда мы помнили, что эти поля расчистили от джунглей еще деды наших дедов. И здесь могилы наших предков. Куда мы отсюда уйдем?

К нам — бежали. Из деревень с равнины, где бесчинствовали банды Бин Ксуен. Где американцы могли загнать всех жителей в сарай и сжечь огнеметами. Где жизнь не стоила ничего — любой оккупант мог тебя убить, если ты показался ему подозрительным. Кто-то уходил дальше на север, а кто-то оставался. Говорите, нас было под землей шестнадцать тысяч, а все наши тоннели, если их собрать в одну линию, вытянулись бы на двести пятьдесят километров? Ну, если так сказали те, кто ведал у нас распределением пайков, значит нас и было столько. Но не все были солдатами — были и семьи. И никто не пребывал в праздности — работа находилась на всех.

Наши галереи тянулись под землей в три яруса. На самом нижнем были жилые помещения, где можно было встать в полный рост. Я спал в койке-гамаке, сделанной из американского парашюта, а надо мной была подвешена еще одна такая же. Был даже зал для политинформации и кино — да, под землей мы иногда смотрели фильмы, электричество было от велосипедного генератора и аккумуляторов, снятых с подбитых американских машин. Был госпиталь с хирургическим кабинетом, были склады, были колодцы, уходящие вниз до водоносного слоя. Ну а верхние ярусы были в основном для передвижения — хотя какие-то хранилища могли располагаться и там. Подземные ходы тянулись далеко за территорию американской базы, выводили в лес, и даже в соседнюю деревню, которая не была выселена. И в этих подземельях мы жили годы.

Американцы считали нас страшными головорезами. А мы всего лишь хотели, чтобы они убрались, и мы могли выйти наверх и жить под солнцем, ходить в полный рост, дышать свежим воздухом, а не спертой духотой тоннелей. Даже советские товарищи, побывав у нас, не могли понять, как мы тут живем. Хотя с их ростом и правда было неудобно — в тоннелях на верхних ярусах встречались "кротовые ходы", когда проход сужался настолько, что только худощавый человек мог проползти на животе. А еще были водные пробки — когда такая нора, в которую надо было пролезать ползком, шла уклоном вниз, а затем снова вверх, и нижняя часть была залита водой, ее хватало лишь, чтобы проползти, задержав дыхание. Это делалось на случай, если американцы, найдя какой-то из входов, пустят газ или зальют бензин. И сами тоннели обязательно были с поворотами — чтобы их нельзя было простреливать на всю длину. Переход на нижний ярус обычно делался в виде плотно закрывающегося люка, крышка обмазана глиной и почти не различима в стене. И было множество ловушек, расположение которых мы знали наизусть — растяжки из гранат, острое железо, смазанное протухшим жиром, и даже привязанные змеи или скорпионы в коробке. И еще, ложные водяные лазы — которые пронырнуть нельзя. Все это пригодилось нам, когда американцы, обозленные своими потерями, сформировали особое подразделение, назвав их "крысами" — туда шли самые отпетые убийцы, пытающиеся выбить нас из подземелий. Глупцы, это были наши пещеры, мы знали тут каждый поворот, каждую ловушку, а они — нет. Так что скоро враги, обнаружив лаз, просто подрывали его. А мы прокапывали новый.

Помню ту, самую первую вылазку — тогда советские учили нас, как подрывать и поджигать "тандерстрайки", где у этого реактивного истребителя топливные баки, куда надо установить заряд. Выдали особые мины, похожи на магнитные, уже знакомые нам — но эти, с резиновой присоской, цеплялись на любую ровную поверхность, и к алюминию, и к дереву. Тогда янки были совершенно беспечны — ангары охранялись всего одним часовым. Да, самолеты держали в ангарах — в нашей погоде, любая техника под открытым небом быстро ржавеет. Нам говорили, что "тандерстрайки-84", это лучшие истребители, какие есть у Америки — а мы, кого американцы даже не считали за людей, сожгли эти машины тем, что было у нас в карманах, наш политрук сказал, что каждый "тандерстрайк" обходится президенту Эйзенхауэру почти в полмиллиона долларов, ну а цена этой мины тридцать четыре рубля за штуку. А американцев в той вылазке я не убил ни одного — потому что нам было приказано, не увлекаться боем, ударить и сразу исчезнуть. И наша группа тогда не понесла потерь — после такое получалось редко. Было один, два, пять убитых, мы всегда уносили их с собой — чтобы американцы думали, "тех кто приходит ночью — убить невозможно". И хоронили своих в верхнем ярусе тоннелей, замуровывая тела в стену. Впрочем, дохлых американцев, кто сунулся в тоннели и не вышел — тоже. Земли хватало на всех.