— До войны еще, была у меня подружка, Октябрина, в одном дворе росли. Так мать у нее, истинно советского воспитания, категорически предостерегала нас, шестнадцатилетних, чтоб не общались с некоей особой из соседнего подъезда, потому что "она легкомысленная — в шляпке". Мы летом в соломенных бегали или в панамках, но это было "не в счет", а у нее фетровая, на осень и зиму, считалась "буржуазным излишеством". И сейчас в психологии что-то еще осталось — если не у самих режиссеров, так у публики, которой эти мастера стараются угодить. Оттого, сорванная ветром шляпка — это понятный всем символ столкновения изнеженной городской барышни с грубой реальностью, превратившийся в киноштамп.
Верно — вот только вспоминаю, что началось это в кино как раз тогда, когда советские женщины все чаще стали выглядеть как Аня Лазарева, а не как "товарищ Брекс" (тоже персонаж, знакомый нам по Киеву). Самым первым помню "Поездку к морю", как молодая пара на собственной "победе" на юг едет (сорок девятый год, когда в Москве только что бензин стал в свободной продаже), и сцена на шоссе с пробитым колесом, как жена мужу помочь пытается неумело, и сначала шляпу упускает, затем колесо под уклон, бежит ловить, под смех проезжающих, и колхозный шофер Вася, свою полуторку остановив, помогает героям колесо заменить. А последним, всего три месяца назад я смотрела "Рай в шалаше", где героиня после института не хочет с дипломом медика по распределению ехать, и срочно выходит замуж за того, про кого говорят, его в Москве оставят — а он, комсомолец-энтузиаст, сам просит направить его на целину, и дальше "развод немедленно! — а я не дам вам развода!"; в финале молодая жена все-таки перевоспитывается и уже ему отвечает на слова "теперь мы можем развестись" — "а я не дам тебе развода", объяснение после того, как героиня отправилась в соседнюю бригаду к больному по вызову пешком ("машина сломалась"), с докторским саквояжем в руке, и в туфельках, крепдешиновом платье и соломенной шляпке (разве медработницы в таком виде на целине ходили?), а возвращаясь так же ("ничего, добегу, тут пара километров всего") попала в пыльную бурю; тут муж, узнав о том по телефону, на "козлике" мчится по полю героиню искать, и когда находит, те самые слова и конец фильма, на фоне хлебных полей и бушующей стихии. Ну а мне нечто похожее — на этой съемочной площадке пришлось испытать!
Ох и измучил нас синьор Бава, в этом коротком эпизоде, где Зоя-Софи пытается меня удержать — снимая наши лица и вместе и по отдельности, крупным планом, на фоне треплющихся деревьев, наверное, дублей тридцать! Софи пытается меня отговорить — а затем, свой зонтик мне отдает, чтобы я не промокла (зонтики в фильме у нас тоже были современные, не крохотные кружевные "парасольки", как подлинно по эпохе, а нормальные "трости" с большими яркими куполами, лишь обшитые кружевом по краю, чтоб стилизовать под прошлый век). Снова в кадре ее лицо крупно, затем камера отъезжает, и показывает ее в полный рост, как она на ветру стоит и рукой мне машет.
— Я сыграть хотела — что сама бы так никогда не поступила, но тебе, завидую. И желаю, чтоб у тебя получилось.
Продолжение эпизода снимали в другом месте и на следующий день. Поле, лес, речка, часовня (тоже, настоящий храм нашли). Погода была отличная — по сюжету, как затишье перед бурей — и сначала я просто через поле спешу по дороге, под зонтиком, такая нарядная, как Скарлетт из того фильма (кстати, вот не нахожу, что героиня Вивьен Ли красивее меня и лучше одета!). Тоже сняли это с разных ракурсов, несколько раз. А затем, когда я ничего не подозреваю, синьор Бава командует, и вентиляторы внезапно обдают меня не легким дуновением, как в эпизоде с Софи, а совершенно бешеным вихрем! Я понимаю, что надо непогоду изобразить, и лучше ветер, чем дождь из пожарного шланга (и мне, мокрое платье менять перед каждым дублем). Но вы можете представить, как это, в кринолине и в ураган? Я сильная, тренированная — но вешу всего сорок девять килограммов, а на мне юбка как парашют (уже как воздушный шар!), и еще накидка, шляпка, зонтик в руках!
— Символичные кадры, синьора! Барышня, привыкшая к светской жизни — и по своей воле попадает в бурю, беспощадную к ней, как революция. Сама стихия показывает ей, что ее ждет дальше. И как бы спрашивает — не испугаешься, не вернешься домой?
Синьор Бава видит одно — символ, режиссура. А я отчаянно пыталась на себе платье удержать! Вот не понимаю, как в Америке, во времена Скарлетт, дамы в кринолинах ходили — если там такие ураганы бывают, что уносят даже дома? Попалась мне после книга Наливкина про "ураганы, бури, смерчи", и там не единожды упомянуто что при американских торнадо "с женщин срывало одежду". Знаю, что торнадо (если в него попасть, а не вблизи он пройдет, как в тех случаях) гораздо страшнее урагана — там бы я сорванным платьем не отделалась, меня саму бы унесло. И что по книге, героиня Маргарет Митчелл жила в Джорджии, а не в долине Миссисипи, где "аллея торнадо". Но мне было совершенно не до этих деталей, когда кринолин вывернуло у меня над головой, и платье стало рвать с меня прочь с такой силой, что я не сомневалась, сейчас буду бесстыдно раздета, останусь в одной нижней сорочке и чулках перед всем коллективом, и эта порнография на кинопленку попадет! К счастью, ветер прекратился — но если бы хоть чуть подольше…
Читать дальше