Анатолий Агарков - Как я стал Богом

— Другой прикид несите мне.

И прочь пошёл невидимым. Добрался до балкона. Ну что, Масяня, взорлим у мира в сером хламе — если летать умеем, что толку землю бить ногами. Невидимый, неслышимый и невесомый я оторвался от перил балкона и, плавно набирая высоту, поплыл по воздуху в ночную даль. Туда, где солнце село за горою, где ждут меня мои пушистые друзья.

То-то радости от встречи — они и не заметили, что невидимый я. А мне подумалось, что угол преломления им тоже стоит поменять — ведь будут нас искать.

Угомонились пред рассветом, а на пробежку вышел я — уж солнце высоко. Глядь, девушка на валуне сидит нагая, из вороха ромашек венок плетёт.

— Здравствуй, — удивился. — Кто ты такая?

— Я Ева — не узнал меня?

— Ты жива?! А тут что делаешь?

— Жду тебя. Боялась, не дождусь — мне нынче улетать.

— Куда? Зачем? В таком-то виде?

— На Божий суд — ведь я душа, и нынче на исходе девятый день, как бренные останки покинула.

— Чудные, Господи, дела!

— Уже готов, примерь, — венок ромашковый мне на чело надела.

Я удивился:

— Можешь видеть ты меня?

— Ведь я душа. Гораздо удивительнее то, что ты видишь меня. Простому смертному такое недоступно.

— Ну, значит, я бессмертен.

— Бессмертна лишь душа, а ты телесен.

Предположение, а может быть, догадка лучом прозрения вдруг осветила мозг.

— Видать, конфуз произошёл. От травмы черепной, — коснулся пальцами Масяниного глаза, — сознание совсем покинуло меня, а вот душа осталась и правит бал.

— И что Всевышний, так её и не призвал?

— А я в его реестрах и не числюсь — я человек другого измерения.

— Чудно. Ну, Бог с тобой. А мне пора.

— Постой. Ты не хотела бы вернуться в своё тело и жить со мною на природе здесь, познавая мир? Сейчас за ним слетаю и извлеку из-под земли. Все травмы и болячки залатаю, и даже тления следов не сыщешь ты.

— Не стоит. Я как раз в реестре, и срок земного пребывания уже истёк. Прощай. Жаль мы не встретились при нашей жизни — без всякого сомнения, была б твоей. Позволь мне поцелуй вернуть.

Дуновение, чуть ощутимое, сродни дыханию, коснулось губ. Ева растаяла во мне.

Венок остался на челе.

Нас искали. Наивно было полагать, что эти люди так меня оставят — нет, они своей выгоды из лап не выпускают и ради неё пойдут на что угодно.

Их было четверо, поднявшихся тропой от обрывистого берега. Четыре молодых плечистых человека — в шортах, теннисках, кроссовках и со шпалерами наизготовку. Если бы не пистолеты в руках, то вполне доброжелательного вида — им сачки для бабочек больше подошли.

Втягивая в плечи бестолковки, пружиня шаг, на полусогнутых подкрались к входу в грот и требуют:

— А ну-ка, выходи!

В ответ ни звука. Да некому было звучать — мы в прозрачном обличии расположились на самом темечке горы, как раз над головами этих недоумков. Саиду мысленно приказал молчать, лежать и наблюдать, никак не реагируя. Маркиза калачиком свернулась на моих коленях и рада была ласкам — наскучалась за дни разлуки.

Помявшись, пошептавшись, гоп-команда осторожненько втянулась в грот. На Божий свет спустя несколько минут явились весьма уверенные люди.

— Сгинул, гад.

— Шмотьё лежит, а сам не появлялся.

— Звоним шефу.

— Алло, Иваныч! Его здесь нет — так, барахлишко старое. Да, и, похоже, не было. Что? Понял. А сколько?

Схлопнув сотик-раскладушку, звонивший окинул взглядом остальных:

— Приказано в засаде ждать, пока не словим.

— Вот это да — вот так без подготовки: да это не засада будет, а досада — нас нынче вечером тут комарьё сожрёт. Да и с хавчиком в пещерке напряжёнка.

После непродолжительного совещания двое ушли по тропке вниз, а двое остались — оголив животы, разлеглись на солнцепёке, прикрыв лица бейсболками.

Я загрустил. Что предпринять? Почистить им мозги — придут другие. Вернуться в город да Грицая вразумить, чтобы охоту раз и навсегда отбить, за мной гоняться? Немного ль чести для бессовестного казнокрада? А что тогда? Найти осиный рой и на пупки насыпать сторожам? Ну, это уж совсем мальчишество. Напрашивался вывод — покинуть грот. Не дать им и намёка на моё присутствие здесь или вообще на этом свете. Пусть думают, что растворился в ванной помпрокурора, распался на молекулы, исчез навеки. И, может, успокоятся, в конце концов.

Жаль, конечно, покидать жильё, где был и счастлив, и свободен, где то ли в грёзах, то ли наяву достиг границы мироздания, и думал, что ещё найду великих тайн немало откровений. Одно лишь утешало — уйдут поимщики, и я вернусь. Мне надо время переждать. Чуть-чуть.