Анатолий Агарков - Как я стал Богом

Будто в ответ на опасения мои вдали свет фар автомашины.

— Кыш! Кыш! Давай скорее, детвора, а то от вас сейчас один лишь след останется на глянцевом асфальте.

На рукомахания мои утка прижалась к асфальту, маскируясь, замер строй утят.

Ну что тут делать? Поймать их на руки да унести с дороги? Мамашка улетит, утята разбегутся и потеряются — вряд ли потом найдутся.

Поднял руку, пошёл навстречу им надвигающейся беде, да не обочиной, а прямо по асфальту.

Джип накатывал, шурша колёсами. Фарами мигнул, посигналил и остановился. Трое на дорогу вышли.

— Ты что, правнук Карениной, в рог хочешь схлопотать?

— Вы посмотрите, какая прелесть, — обернулся указать на выводок, а зреньем боковым вижу, летит в лицо кулак.

Конечно, дать могу себя побить — не больно всё равно. Опять же задержал ребят, отвлёк от важных дел — пусть порезвятся, потом похвастаются о приключении дорожном. Только надо ль поощрять наклонности дурные в человеке? Войдёт в привычку.

Я уклонился от удара, ладонью, как штыком, тырк под ребро. Что у тебя там, печень? А я думал.... Ну, подыши, дыши поглубже — не ровен час помрёшь.

Второй каратистом оказался — Я! Я! — ногами. И вверх ногами подлетел, упал и скуксился.

Третий рисковать не стал — полез в машину за бейсбольной битой.

Вступил с ним в диалог.

— Брось палку. Твои дружки дрались руками — немного получили. А вот тебя я искалечу. Брось.

— Убью, падла! — он замахнулся.

Ударил его в грудь ногой — взлетел он на капот и то ли палкой, то ли головой пробил стекло. Затих — башка внутри салона, а задница на солнечном свету.

Зло наказано, но не ликуется добру — ведь это всё мне врачевать.

На чело кладу ладонь — снимаю боль. Что, парень, сломано в тебе? Жить будешь? Вот и хорошо. Но как? Копаюсь в извилинах, настраиваю на позитив — быть добрым это так не просто и так легко. Но главное-то — благородно. Вот это пригасить, вот это выпятить, а это удалить, совсем не жаль. Ещё два-три штриха, и получился вполне достойный гражданин. И так три раза.

Подрыгав ногами, молодой человек выбрался из пробоины в стекле, пощупал темя:

— Во, блин, шишка будет.

— Надо что-то приложить холодное, — советует каратист. — Посмотри в багажнике: там, в ящике с пивом лёд.

— Ты, дед, дерёшься, как Брюс Ли — угораздило же нас.

— До свадьбы заживёт.

— Да уж, — начавший драку смотрит на мобильник. — Каких-то шесть часов.

— Что тут за фокус нам хотел ты показать?

— Утят, — я огляделся. — Ушли с дороги, ну и, слава Богу.

Вижу на обочине пса — смотрит на меня, склонив кудлатую башку. Ты что тут делаешь, Саид — на выстрелы примчался? Немного припоздал — стрельба закончилась.

— Куда путь держишь, дед? Может, подвезти? А то айда с нами на свадьбу.

— Пива хочешь? А шампусика?

Я от всего отказываюсь.

— Ну, бывай здоров.

Мы пожимаем руки, друзьями расстаёмся. Джип уезжает, я спускаюсь с трассы:

— Пойдём, Саид.

На полуденный роздых остановились в весёлой берёзовой рощице. Солнце сенится сквозь густую подвижную листву. Птички-синички по веткам прыгают, поют. Дятел трудится, а кукушка подкидышей считает. Хорошо! Мне хорошо, а пёс в пяти метрах лежит, поскуливает.

— Проголодался, друг? Иди сюда, я накормлю.

Он с недоверием смотрит в ладонь пустую, хвостом виляет. Тем не менее, проползает метр-полтора.

— Иди-иди, не бойся, — я глажу своё колено. — Сюда иди, ведь мы друзья.

Глажу кудлатую собачью бестолковку:

— Процедура долгой предстоит — тебе лучше уснуть.

Пёс послушно кладёт голову на лапы и закрывает глаза. Я тоже. В смысле, глаза. Предстоит не просто ковыряться в мозговых извилинах, а добраться до тех глубин клеточной памяти, когда наши общие с ним предки могли питаться воздухом из окружающей среды. Заодно программирую собачьи инстинкты в соответствии с основными Заповедями — не укради, не возжелай..., а также защищай сирых и слабых.

То, как отлично он усвоил это, Саид доказал под вечер следующего дня, когда мы с ним, лесом бредя, вдруг вышли на окраину села. За околицей мальчишки футбол гоняли. Мой друг сорвался вдруг и громким лаем разогнал спортсменов. Когда я подошёл, они пожаловались:

— Ваш пёс, наш мячик отобрал.

Мячом служил им ёж — живой, колючий но, видимо, немало пострадавший от пинков, полётов и падений. Я шляпу снял, сорвал пандану:

— Ах вы, ироды Иерусалимские! Вот я вам ноги все переломаю.

Глаз Масяни вспыхнул ярким лучом и обратил в бегство маленьких изуверов. Саид преследовал их с громким лаем до самого села.