Анатолий Агарков - Как я стал Богом

— Болен ты — лечиться надо. Пойдёшь и в поле упадёшь, как в бане прошлый раз. Останься лучше.

— Нет, Таисия Анисимовна, я должен на Наташу с Катенькой взглянуть и сердце успокоить.

— Успокоишь — приходи.

— Не сыщется ль одёжки для меня — такой костюм для сельской местности уж больно примечателен.

— Дам, коли до утра останешься.

Подумал, почему бы нет — у меня не горит, хозяйка просит. Остался, словом.

Когда луч лунный в щель пробился оконной занавески и лёг на половицу, Таисия переступила порог комнаты моей в ночной сорочке.

— Спишь, Алексей? С тобой прилягу — не прогонишь?

Пристроив голову на моём плече, обняв за другое, посетовала:

— Давненько с мужиком-то не спала.

— И не получится сегодня.

— Дурачьё вы, мужичьё, все мысли об одном, — заявила, нежно теребя пальцами мою ключицу. — А нам, бабам, иногда просто хочется прижаться к крепкому плечу, почувствовать себя небеззащитной, напитаться силы вашей и энергии.

Ну, что ж, питайся. Нашёл её ладонь и крепко в своей стиснул.

Наутро хозяйка обрядила меня в мужние толстовку, джинсы, на ноги дала кроссовки, на голову широкополую соломенную шляпу. Пандану сделала, обрезав край спортивной шапочки. Положила в карман деньги на автобус и вышла проводить.

Молчала, ожидая, а как запылил рейсовый вдали, робко попросилась:

— Может, и я с тобой? Вдруг станет плохо.

На моё отрицательное молчание:

— Ну, тогда вечерним возвращайся — буду ждать.

Наверное, лукавил, убеждая себя и прочих, что только глянуть на Наташеньку хотел — хотел ещё чего-то, быть может, объяснить причину внезапного исчезновения, чтоб не остаться в памяти любимой недостойным человеком. Ещё какие-то мыслишки душу бередили ....

Её увидел за забором в лифчике и шортах — загорелую, весёлую, яркую своею красотой. Ковыряла тяпкой землю меж картофельных кустов и напевала. Мужик к ней подошёл — плечистый и рукастый, годов не больше тридцати — вытер ветошью ладони, ей по заду шлёпнул. И не пощёчина в ответ, а поцелуй.

Мне расхотелось с Наташей объяснятся.

Катюшу выследил. За нею по пятам ходил бутуз бесштанный — слушал выговоры, сунув палец в рот. А другой, такой же белобрысый, но постарше, сидел в сторонке, готовый сорваться и лететь на подвиги по зову Величественной Екатерины.

Потратил все оставшиеся деньги на шоколадные конфеты и подозвал его. Ему лет восемь, и был он рассудительным весьма:

— Ты кто?

— А ты?

— Куренков Вова.

— Они?

— Это моя сестра Катя и Алька, брат.

— Угощайтесь.

Он обернулся:

— Эй, подите-ка сюда, Катя, Алька....

Сунул пакет белобрысому Вове и прочь пошёл — не хотелось быть узнанным Катюшей.

Шел, утирая слёзы — лишний ты, Гладышев, человек на той Земле и этой. Куда не кинь, везде один и тот же клин — погост твоя обитель. Сейчас вот сяду у общественного колодца в тени тополей, сердце остановлю, и пусть меня хоронит Сельсовет.

Сел и готов был завершить земную суету, но суета у дома за дорогою внимание привлекла. Стояла баба монументом, скрестив руки под грудями, в вырезе платья так похожими на ягодицы. Подле неё два пацана — один мелкий и робкий, второй пинал мешок с чем-то шевелящимся внутри.

— Мёртвому припарка твои пинки, — заявила тётка. — Неси к болоту, утопи.

— Так убью, — юный живодёр припал на колено и нанёс мешку три быстрых и сильных удара кулаком — так бьют крутые парни в американских боевиках.

Мешок молчал, но шевелился.

— Постой, я сбегаю за монтировкой, — мелкий сорвался с места.

Оставаться безучастным не стало сил. Я подошёл.

— Бог в помощь. А я могу чем?

— Ступай себе, чай здесь не цирк.

Это баба так высказалась, но я проигнорировал.

— Так понимаю, Божью тварь жизни лишаете? А не боитесь?

— Чего? — толстуха вызывающе вздёрнула три подбородка.

— Воспитать из недоросля убийцу — сейчас он на животное руку поднял, завтра на человека.

— Мужик должен уметь защищаться.

— От мешка?

Примчался мелкий с монтировкой:

— На.

Но я перехватил её.

— Так значит, не боитесь?

— Кого, тебя? — живодёр, ободренный заступничеством матери, начал дерзить.

— Бога.

— А ты кто такой?

— Я и есть Бог.

Согнул руками монтировку в дугу и бросил в сторону. Очевидцы остолбенели.

— Во, блин, — шевельнулся живодёр. — Что тятьке скажем?

— Скажи, чтоб выпорол тебя.

Взвалил на плечо мешок и прочь пошёл. За околицей присел. На ощупь стал знакомиться с его содержимым. Лапа, лапа, голова — наверно, псина. Досталось, брат, тебе — за что, открой секрет. Цыплёночка загрыз? Нехорошо. Ты его жизнь отнял — они б твою.