Коллектив Авторов - Журнал Компьютерра 11-18.1.2010

Почитать? Две новинки лежат на тумбочке у дивана, "Весь мир театр" Акунина и "Turn Coat" by Jim Butcher. Начал первую, театральный детектив, дошел до середины и отложил. Не то расположение духа. Начал вторую, детектив чародейский. Тоже не в коня… Ощущение, будто шампанское пьешь в подворотне (конь, пьющий шампанское в подворотне — тот ещё образ).

Набрался духа и дошёл до стоматологической поликлиники. Здесь, несмотря на новогодье, работали, и зуб, нижнюю правую семёрку, вернее, то, что от неё осталось, удалили на раз. Всё мероприятие, включая дорогу туда и обратно, заняло сорок пять минут.

Академический час — и мир преобразился.

"Чертовски хочется работать", говаривал в таких случаях один забытый ныне политик.

Мне же захотелось читать. Впрочем, чтение и есть моя работа, по крайней мере, её существенная, хотя и незаметная невооруженному литераторским навыком глазу, часть. Что читаю, разумеется, заметно. Не видят, что это если не тяжёлая, то напряженная работа, и запросто просят почистить картошку или сходить в магазин за хлебом (а я и рад, поскольку есть уважительная причина отдохнуть).

Но прежде, чем взяться за книгу, выглянул в мир.

В новостной ленте — очередной призыв (приказ? директива? пожелание?) президента: бандитов уничтожать жестко и систематически. Немного странно. Не так давно конституционный суд подтвердил право бандитов на жизнь. Какое бы жестокое и циничное преступление не было совершено, какие бы неопровержимые доказательства вины не были представлены, суд вынести смертный приговор не может. А вот без суда, без следствия, на глазок — не только можно, но и должно. Понятно, у войны свои правила, на поле боя процесс не устроишь. Смущает лишь то, что войны нет. То есть не то, чтобы смущает, наоборот, радует, зачем мне война? И кому нужна война? Просто хочется определенности: война есть или войны нет? Игры со словами я и сам люблю, но есть ситуации, когда эвфемизмы неуместны.

Как все-таки долговечны классики! " Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!" — эти слова учат (или, во всяком случае, заучивают) в школе, обрывая мысль на самом интересном месте, ибо далее следует: "Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома ". Тургеневские слова актуальны сейчас ничуть не менее, нежели полтора века назад.

Язык и в эвфемизмах проявляет суть: посчитайте, сколько грознорычащих букв «р» в одном-единственном слове "контртеррористическая".

Я взял стремянку и полез на верхние полки моих книжных шкафов. Там, в вышине, на господствующих высотах дислоцированы Особо Важные Книги.

Никого не издавали так много и не читали так мало, как Владимира Ильича Ленина. А напрасно. Напрасно издавали многомиллионными тиражами, напрасно не читали от корки до корки. Лучше меньше, да лучше. Изучать новейшую историю России без основательного знакомства с Лениным трудно, скорее, вообще невозможно. Ленин был и остается одной из крупнейших и наиболее загадочных фигур двадцатого века. Именно загадочных. Советские биографии Ильича, все эти бесчисленные тома ленинианы, немилосердно пропитанные мёдом и сахарным сиропом, дают картину поверхностную, схематичную и ущербную. Литераторы, историки на окладе — чем они занимались десятилетиями? Служили? Прислуживали? Соблюдали правила игры.

Постсоветские биографии, напротив, пропитаны уксусом, горчицей и полынью (правила игры переменились), а всё равно поверхностны и схематичны. Но и тогда и сейчас было доступно главное — сам Ленин, его слово, его язык. Но в силу того, что ленинских произведений было очень уж много, глаз их не замечал, а мозг не осмысливал. Любой руководитель сколь-либо заметного калибра держал в своем кабинете собрание сочинений Владимира Ильича, либо красно-коричневое четвёртое издание, либо тёмно-синее пятое, так называемое "Полное Собрание Сочинений". Их я видел и у главного врача центральной районной больницы, и у директора сельской школы, и у председателя колхоза. А телевизор показывал и министерские кабинеты, и генсековские. На стене портрет Ильича, в шкафу — книги. Традиция, административный стандарт. Но эти книги пахли мёртво, как пахнут все книги, что нераскрытыми стоят десятилетия. А когда их раскрывать? Повседневной текучки, что у директора школы, что у главврача, а более всех у председателя колхоза столько, что не Ленина — Пикуля полистать некогда. Язык чётко фиксировал разницу между Пикулем и Лениным. "Я вчера до глубокой ночи читал "Нечистую силу" Пикуля, на три дня-то и дали по большому блату" — говорили в курилке. "Я в этом году обязуюсь изучить "Материализм и эмпириокритицизм" Владимира Ильича Ленина" — докладывал с экрана сознательно-показательный слушатель "Ленинского университета миллионов", рабочий или колхозник.