Сергей Заяицкий: Рассказы старого матроса

— Очень, — говорит, — интересно учитель рассказывал.

А дед, нужно сказать, терпеть не мог других рассказчиков. Словно только один он мог и умел рассказывать всякие морские истории.

— Интересно. Подумаешь! Сам не видел, а интересно… Да его тогда небось и на свете не было.

Было это давно… да не так, чтобы уж очень… В 1883 году, в августе… это я как сейчас помню. Работал я тогда рулевым на французском пароходе «Ураган». Быстроходный был пароход. На нем мы шли в ту пору из Занзибара в Японию… Да ты знаешь, где Занзибар?

— В Африке, на восточном берегу.

— Верно… Ну, вот… А по дороге нужно было зайти на Зондские острова, на Яву и на Суматру. Ну, там я бывал не один раз… Суматру как раз пополам перерезает экватор. Жарища там такая, что просто хоть в воде весь день сиди. А и в воду лезть опасно. Акулы. На этот раз, помню, мы все прямо скисли от жары. За день так обалдевали, что ночью валились на палубу, как убитые. Спали так, что крысы нас кусали, а мы и не чувствовали… Все ноги изгрызли. А в этой жаре каждая царапинка мигом превращается в целую язву. Измучились вконец. Нужно вам сказать, что красивее этих проклятых островов, если смотреть на них с моря, ничего и быть не может. Изумруды, да и только. И в жаркие ночи с них несутся такие прекрасные запахи, словно из дверей парфюмерного магазина с духами да мылами душистыми. Цветы там так и прут из земли круглый год. Там по-настоящему не бывает ни зимы, ни лета, ни весны, ни осени. Если муссон [2] Муссонами называются ветры, которые дуют в течение лета или зимы в теплых странах поблизости от тропиков (субтропические широты). Зимой такой ветер дует с материка к морю, летом с моря в центр материка. дует в одну сторону, значит — лето, в другую — зима. Сумерек совсем не бывает. Солнце едва успело провалиться в море, а уж с востока ползет ночь с целым звездным пожаром. А дышать все-таки нечем. И ночью так же жарко, как и днем. Только никак нельзя доверять этим подлым островам. Ядовитые змеи… впрочем, не о них речь. А хуже всего на этих островах — вулканы; вулканов там видимо-невидимо. Целая сотня. Половина выдохлась, а половина готова каждую минуту сыграть штучку вроде той, о которой вы сейчас услышите.

Прошли мы на Суматру в начале августа и встали в бухте Лампонг, возле города Телок-Белонга. Еще издали виден был дымок, который можно было принять за дым большого парохода. Мы спросили у малайцев, которые приплыли к нам на судно в своих лодках: что за дым? Говорят — «Кракатоа». Кракатоа — остров между Суматрою и Явою. На нем был большой вулкан. Так вот это он вздумал задымиться. Говорят, двести лет, как он не подавал признаков жизни. Однако эти огнедышащие горы частенько дрыхнут, как сурки, — только не зиму, а целые столетия, — и потом просыпаются, как ни в чем не бывало. Ну, ладно; Кракатоа, так Кракатоа. Там вулканами никого не удивишь. Земля трясется чуть не каждый год, словно у нее бывают приступы озноба, как при желтой лихорадке. В тамошних городах никто не строит многоэтажных домов. Такой дом перекувырнулся бы в одно мгновенье. Впрочем, за последнее время крупных землетрясений не было. Ну, разве перебьет в доме посуду, да два голландских купчика треснутся лбами во время делового разговора. Беда не большая. Тот, кто привык к морским качкам, и внимания не обращает на эдакую чепуху. Сказать по правде, я никогда не обжигал себе о вулкан носа и смотрел на эти курильницы скорее с любопытством, нежели со страхом. Ночью над Кракатоа стояло зарево, как при пожаре. Это огонь клокотал в его кратере. Впрочем, и это случается здесь, если не с одним вулканом, так с другим.

25 августа поздно вечером стоял я на палубе. Ко мне подошел наш повар, семья которого жила в Телок-Белонге, и мы с ним долго смотрели на красное зарево, которое так и полыхало. Дым стоял теперь целым облаком. Не нравилось мне какое-то страшное гуденье в глубине земли. Казалось, что кто-то там проснулся и потягивается и недоволен, что тесно. Сказать по правде, было немножко не по себе, и повар тоже скис. Даже малайцы, бывшие на нашем судне, как-то притихли и, выпучив глаза, смотрели на зарево. Я тогда умел (теперь позабыл) немного калякать по-малайски.

— Часто это у вас бывает? — спросил я их. Но они только покачали головами и еще больше выпучили глаза. Скверно мне спалось в эту ночь. Подземный гул действовал на нервы, как говорят богатые люди. Как я ни затыкал уши, он все равно пробивался в самый мозг и сверлил его, словно штопором.

Утром 26-го, помню, попала мне в ногу заноза. Я стал ее вытаскивать, потому что знал, как разбаливаются царапины в этом тропическом раю. И вдруг кто-то заорал не своим голосом: «Смотри!»