Анастасия Николаева - Я-муары. Откровенные истории блогера

Моя мама, вызванная в школу, вошла в класс, крепко держа меня за руку. Учительница моя, не вставая из-за стола, окинула ее цепким взглядом. Кого она увидела? Красивую молодую женщину, худенькую, маленького роста, абсолютно непредставительную, в джинсах и ветровке. Ничто из перечисленного не могло ей понравиться.

– Посмотрите, – холодно сказала она маме, – я могу взять любую тетрадь со стола, и все они будут лучше тетради вашей дочери. Ваша дочь хуже всех.

Я стояла опустив голову, но в какое-то мгновение осмелилась взглянуть на маму. Она молчала, лицо ее было непроницаемым.

«Она поверила», – решила я.

И мой печальный вывод подтвердил разговор с мамой дома. Мама предложила мне поехать жить и учиться в лесную школу, месяца на три.

Я поняла, что больше не нужна своим родителям. Тем более у них только что появился новый ребенок, моя младшая сестра.

Я погрузилась в полный мрак. Разговаривала я откровенно только с портретом отца в кабинете. Этому папе-портрету рассказывала, как я люблю его, как не хочу огорчать. Слезы капали на паркетный пол. Прямо около плинтуса. Деревянный плинтус в одном месте расходился: там была маленькая мышиная норка. Родители залепили ее. И, глядя на эту замурованную норку, я плакала еще горше, представляя запертую там несчастную мышку. Я присела на корточки и ручкой проковыряла в замазке новый лаз. Мое измученное детское сердечко, настрадавшись, училось сострадать.

Я по-прежнему любила родителей. Но это была уже другая любовь, с такой горчинкой и с пониманием того, что, как бы они меня ни любили, им никогда не понять, что на самом деле мне нужно. Я продолжала любить и первую учительницу. От избытка добрых чувств я подарила ей на День учителя свой виноград, заботливо засунутый мне в портфель мамой.

И я не обиделась, когда педагог потребовала немедленно убрать его с учительского стола. Конечно, ведь другие дети принесли нарядные свертки и красивые букеты. Просто в моей семье знать не знали о многих советских праздниках, вот и не подготовились.

Я попала впросак и с газетой к Новому году. Неделю я рисовала на большом куске ватмана кривые елочки и монстров-дедоморозов. А все остальные одноклассники принесли переливающиеся блестками и мишурой листы, с тщательной заботой разрисованные родителями.

Годовалая сестренка съела мои краски и разрисовала ручкой книгу для чтения в классе. Меня первый раз в жизни выпороли ремнем. Несчастья множились, а я по-прежнему была просто маленькой девочкой. И тогда организм взбунтовался. Меня стало рвать днем и ночью без перерыва. Я попала в больницу.

И это был новый круг испытаний. В моей палате была умственно неполноценная девочка и девочка из детского дома. В соседней – грудные дети – отказники. Мы с девочкой из детдома должны были ухаживать за ними, переодевать, забавлять, укачивать. Мне это было нетрудно, но эта реальность тоже никак не укладывалась в моей голове.

Девочка из детдома была старше меня года на три, и она взяла надо мной шефство. Я не сопротивлялась. Но однажды мама передала мне (надо ли говорить, что в советские детские больницы родителей не пускали?) роскошную куклу с прической. Замысловатую прическу держала невесомая сеточка с мелкими искусственными жемчужинами. Я в немом восхищении крутила эту красавицу, которую только что принесла мне нянечка. И вдруг как буря на меня налетела моя покровительница. Она выхватила из моих рук куколку и стала рвать ее на части, разбрасывая вокруг бусинки и кружева. От страха я даже рыдать не могла…

Два месяца я болела. И учительница первая моя ни разу не позвонила моим родителям, чтобы спросить, а где, собственно, ее ученица?

И тогда моя мама, забрав измученную меня из больницы (в больнице меня еще одномоментно заразили ветрянкой и свинкой), посмотрела внимательно на мою распухшую и покрытую зелеными пятнами мордочку, схватила телефон, набрала номер мучительницы первой моей и сказала ей все, что может сказать любящая мама, глядя на своего изнемогающего ребенка.

Навсегда мама перестала спрашивать меня об оценках, никогда больше в жизни меня не ругали за школу. И всегда с тех пор мама стояла за меня горой.

Больше я в эту школу не вернулась.

И все же я очень благодарна судьбе за этот опыт. Он мне помог. Я побывала в шкуре идиота, отверженного всеми. И я знаю точно, насколько несправедливым может быть мнение большинства. Это знание дало мне силы в те моменты, когда кого-то начинали травить, во взрослом коллективе или в детском, бросаться на защиту гонимого, не рассуждая, какими последствиями мне это грозит. Этот опыт помог мне выстраивать отношения со своими детьми. Я точно знаю, что ребенок часто страдает молча и в одиночестве. Что к нему надо постоянно очень чутко прислушиваться. Что ни один посторонний человек НЕ имеет права оценивать моих детей, игнорируя мое мнение. И что школа начальная допустима только в том случае, когда классом руководит очень добрый и очень любящий детей учитель.