Анастасия Николаева - Я-муары. Откровенные истории блогера

Бабушка Груня родилась в богатой крестьянской семье в Поволжье. Она рассказывала, что у ее деда одних книг по сельскому хозяйству был целый кабинет. Сама бабушка училась мало – всего три класса. Но могла наизусть долго читать стихи Пушкина, рассказывать о том, чему их учили в церковно-приходской школе. Конечно, она умела читать по-русски и по по-церковнославянски.

Речь ее была удивительно правильная, красивая, образная. Ни одного грубого или даже громкого слова никто от нее никогда не слышал. Истории о своей жизни она рассказывала обычно грустные. Но тут удивляться нечему: какая жизнь, такие и истории.

В семье все ее братья и сестры были высокими, ладными и красивыми. Дедушки и бабушки – долгожители.

Бабушка ее Евдокия, например, дожила до 105 лет, а в сто у нее вылез новый зуб, который она всем показывала. Да и умерла эта древняя Евдокия так хорошо, что баба Груня часто желала себе такой смерти. Бабушка Дуня в день своей кончины сытно пообедала со всем семейством, залезла на печку – поспать, а там тихо, незаметно для всех отошла в мир иной.

Девочка Груня была худенькая, несильная, не похожая ни на кого.

Детство, впрочем, у нее было вполне счастливое. Бабушка с удовольствием и много раз описывала вкусное, в круглых вафлях мороженое, детские игры в снегу, веселые посиделки молодежные.

В деревне обязательно была нежилая изба, которую строили всем миром именно для того, чтобы молодым было где собираться.

И каждый вечер туда приходили парни и девчата. Обязательно сидел кто-нибудь из старших и следил строго за тем, чтобы приличия соблюдались. Черным матерным словом никто ругаться не смел. За это деревенский сход мог приговорить к порке.

– Мама думала, что я умру, – рассказывала бабушка мне, когда я стала старше. – У меня никак не начиналось по-женски. Только в семнадцать лет и началось, и тогда стали меня сватать. А я очень замуж не хотела. Так просила отдать меня в монастырь, так плакала, маме в ноги бросалась. А она – ни в какую. Стали ездить женихи. Вот один приехал – он маме нравился. Они тоже из зажиточных.

А как тогда было. Гости сядут – а девка чай выносит. Они ее осмотрят со всех сторон, какая и как хозяйничает, и, если не понравилась она им, чашку на блюдце переворачивают, благодарят и говорят, что напились они уже. А если нравится – еще чай себе требуют.

Вот я им угощение вынесла, из комнаты вышла, сама рядом стою – трясусь. Так мне хочется, чтоб они уехали. Если уж замуж надо, я бы за нашего рыжего гармониста пошла. Только родители ни в какую – из бедняков он. Смотрю – выпили чай и еще просят.

Поняла я, что меня просватали. Накинула платок – и на улицу. Стою у дома – плачу. Вдруг гляжу – жених мой ко мне идет.

– Неужели я, – спрашивает, – тебе так противен, что ты плачешь?

А как я скажу, что противен? Он и не плохой вовсе, вежливый, видно, что не драчун. «Нет,» – говорю. Нас и поженили.

Вскоре бабушка горячо полюбила своего мужа. Он был добрым и ласковым, жалел ее. Но суровая свекровь и злые золовки поедом ели молоденькую невестку. Семья была очень непростая, тяжелая, недружная. Бабушка рассказывала, что после первых родов свекровь ей и дня полежать не дала, заставила вставать и мыть полы. Когда бабулечка говорила об этом, губы у нее начинали дрожать. Тяжко ей пришлось, бедной. Но ни одного слова дурного про свекровь она все равно ни разу не произнесла.

А ей очень горько было. Одного за другим родила она пять деток, а муж ее оказался больным – туберкулезником.

Пришлось бабушке и с детьми управляться, и работать в поле за себя и за мужа. Ее новая родня каждой копейке цену знала. В соседнем с ними доме жил их дед. И молодые золовки решили, что слишком долго дед этот живет и занимает хороший дом, и подсыпали ему мышьяка в еду.

И бабушка всегда сокрушенно качала головой, когда рассказывала об этом:

– Ой, горюшко! Уже ночь была, вдруг врывается ко мне дедушка и плачет:

«Грушенька, хоть ты дай скорей мне молока, они меня отравили! И все молоко от меня спрятали!»

Бабушка кинулась к соседям и отпоила деда молоком. Но жить ей после этого стало в этой семье совсем тяжко. Пилила ее родня и за больного мужа, и за кучу детей.

Тут и вовсе все вокруг прахом пошло: гражданская война, революция, голод. А гармонист, кстати, очень большим начальником стал. И до конца жизни жил в большом достатке и почете. Но Груне было уже совсем не до него.

Муж ее умер, умерли от голода и болезней и четверо детей. С последней оставшейся в живых дочкой Лидочкой выгнала ее семья мужа в чистое поле. Нашла бабушка какую-то худую брошенную избу и стала там жить.