Анастасия Николаева - Я-муары. Откровенные истории блогера

И именно там, в пансионате, я получила первое признание в любви. Не могу сказать, что оно меня сильно воодушевило: я не знала, что надо делать в такой ситуации и чувствовала себя очень неловко. Там же я получила первую роль в детском спектакле. И сразу главную! Я должна была изображать капризного мышонка из известной сказки Маршака. Я долго репетировала, а вот выступить на сцене так и не пришлось: папа увез меня с собой в Прибалтику, к морю.

И вот третья часть моей жизни была государственная. Это когда я посещала госучреждение, называемое «детский сад». Это были тоска и мрак.

Поздняя осень, вечер. Уже темно, мне пять лет, я стою перед зданием своего детского сада и смотрю на окна домов, со всех сторон окруживших его. Окон много, почти все они светятся таким густым желтым светом, и там, за ними, мамы и дети, папы и дети. И я всей душой ощущаю сиротство. У меня пятидневка, я останусь здесь, ночью меня обязательно разбудят и посадят на холодный железный горшок (и это в пять лет-то!), а утром начнется пытка кашей. Не такой, как у бабушки, с вареньем, а мерзкой с комками. А еще у меня плохо получается подпрыгивать в такт, и музыкальная тетенька заставляет меня одну выходить из строя и подпрыгивать перед всеми под дружный смех более удачливых прыгунов. И еще надо все время очень слушаться, а то вчера Шурик ползал перед сном под кроватью и его посадили в сушилку, в темноту…

Я слишком помню детство. Поэтому до сих пор с некоторой настороженностью прохожу мимо детских учреждений. Конечно, у каждого свой опыт, но все же…

Наша общественно полезная жизнь начиналась с садика. Я, например, ходила в ведомственный сад на пятидневку. Это когда ребенка отдают беспечным родителям только на субботу-воскресенье. Ведомственный садик считался большой удачей: кормежка лучше, пригляд внимательнее.

Ну, не знаю, не знаю. Суп с вареным луком был, рыбий жир – полная столовая ложка в каждую глотку ежедневно.

Насчет пригляда тоже не уверена. Я, впрочем, с ранних лет сама за собой приглядывала. А вот мой двоюродный братишка в том же садике сбежал из-под опеки мудрых руководителей-воспитателей.

Их группу в полном составе к зубному повели. Мой умный братик резонно решил, что зубоврачебное кресло не то место, где он хотел бы оказаться, и спрятался в кустах на территории садика. Когда группа, шаркая пыльными сандалями, понуро скрылась за углом корпуса, братишка бросился к воротам. Короче, он смог добраться от Давыдково до Пионерской, будучи четырех лет от роду. Подбежав к родной двери, он стал что есть силы жать на звонок. Из-за двери раздался голос нашей прабабушки: «Хто там?»

– Это я, твой внук, Илюша, – прорыдал испуганный малыш.

– Нет, – исключила такой вариант прабабушка, – Илюша в садике! Иди отсюдова, мальчик!

Уж не знаю, как сумел доказать бедный ребенок свое родство с суровой бабулей, но она таки его впустила. Через час за беженцем приехала делегация из садика. Мальчик залез под огромную супружескую постель, и достать его никто не мог. Тогда находчивые воспитатели принесли швабру и вытащили беженца на свет божий. Так что пригляд был и тогда не очень. Особенно по ночам, когда оставалась одна нянечка, которая, как правило, крепко спала. И детки были предоставлены сами себе. Так, моя близкая знакомая, тоже посещавшая такую пятидневку, рассказывала, что с ней ночью случился конфуз. Что, кстати, частенько бывает с трехлетками. Она проснулась в мокрой кроватке, страшно испугалась позора и пошла в туалет – стирать простыню. Бедное маленькое дитя!

Думаю, в своих страданиях она была не одинока. Иначе зачем нас всех по ночам будили и высаживали на холодный железный горшок? В свои пять лет я воспринимала это как чистое издевательство. Помните расхожую фразу: в неволе не размножаюсь?

Так вот, я в неволе даже не писаю. Поэтому нянечка еще и костерила меня в ночи на чем свет стоит. Я только закусывала губу от страшной обиды: я же никогда не писаюсь, чего она ко мне пристает?

Днем нас тоже воспитывали. У нас были какие-то занятия. То мы рисовали грибы-мутанты, то писали буквы. На музыкальных занятиях подпрыгивали и учили стихи. Стихи еще туда-сюда, а вот подпрыгивать в такт у меня получалось фигово. Я всегда о чем-то своем думала. Глядь – вся группа уже проскакала зайчиками до другой стены, а я в отрыве от коллектива на стульчике сижу. Очень ругалась музыкальная тетенька и заставляла меня в гордом одиночестве скакать под смех однокашников. Стихи я выучивала легко, и первыми же детсадовскими строчками довела родителей до слез.