Лена Птица - Бой-бой, Вася!

До последнего дед всё что-то строил: сараи, погреба, клети, амбары; всё засаживал и без того огромный сад и в соток десять огород, с помидорами, капустой, огурцами и картошкой. Позже дед разбил палисадник, засадил его грушами, часть ульев вместе с собакой Стрелкой переселил "на парадную".

Сколько помню деда Семёна, а помню только деда, бабушка умерла раньше, мы с братом её почти не застали, он всегда работал только на себя, занимался пчеловодством и самогоноварением, продавал колхозу яблоки, груши, смородину, картошку, мёд. Как это ему удавалось – для меня до сих пор загадочно. Во времена, когда большевики активно боролись с кулаками, силой и кровью сгоняли народ в колхозы, дед разживал своё хозяйство и спекулировал на носу у пролетариев.

Властный, суровый, твёрдый, хромал на правую ногу, ходил с костылём, но ходил при этом очень быстро, не убежать. В общем, деду было на внуков похрен, питались мы, чем бог послал, дед особо не мудрствовал на кухне: картошка, макароны, хлеб да мёд, ну и всё, что росло в саду и огороде. Один – единственный день, когда дед был к нам с братом неравнодушен – это суббота, день бани. Он заваривал травы в тазьях и па́рил нас, чёрных, как уголь, почти в кипятке, по очереди окуная в огненное душистое разнотравье. Мы верещали, сопротивлялись, но деду, сухому, жилистому, как столетний дуб, наши визги и вихляния были лишь жужжанием пчёлы, лёгким ветерком. Вылетали мы из бани красными, злыми, но вновь похожими на детей.

Дед завещал дом свой продать соседу-киргизу, Акимбеку, так и сделали. Сейчас же хочу я этот дом выкупить, чтобы приезжать туда на лето отдыхать и возвращаться, хоть ненадолго, в детство.

А ещё, по линии отца, жили дед Буго и дед Боев. Деда Буго не помню, он умер; через несколько лет бабушка вышла замуж за Боева, моему отцу на тот момент исполнилось двенадцать. Получается, что дед Боев не родной отец моему отцу, но фамилия осталась на род, дальше все мы пошли Боевы. У деда Боева с бабушкой родилась дочь Татьяна. В будущем стала крупным предпринимателем, в тридцать два года руководила молочным заводом тогда ещё в Алма-Ате, но за какие-то махинации её чуть не посадили. На смену заводу тётка основала сеть продуктовых магазинов и получила второе гражданство в Канаде. Сейчас имеет прибыльный бизнес и живёт на две страны.

Возвращусь к деду Боеву. Дед прошёл всю войну, получил звание морского офицера, служил в Ленинграде и на Балтике. Помню его седым, высоким, статным, со своими принципами и правилами жизни, в основном советскими, но честными, прямыми: хорошо учиться, сделать карьеру, не воровать. Дед Василий очень гордился своими орденами, особенно морским кортиком – символом доблести русского флота, подаренным ему во время войны. Стальной, тонкий – тонкий, в длину сантиметров двадцать пять, с ручкой из слоновой кости с гербом и звездой; ножны имели деревянную вставку, обтянутую чёрной кожей с изображением якоря и корабля.

Позже, когда я подсяду на наркотики, я выкраду у деда Василия все ордена и дорого́й его сердцу кортик, потом одумаюсь, верну, но дед не простит.

1988 год. В нашем спорткомплексе «Медеу» шёл очередной чемпионат мира по конькобежному спорту. Народу, пёстрого, многоголосого, тысячи, как пчёл на пасеке у деда Семёна. Мы с моим закадычным другом Ренатом, набив полные карманы значками с советской символикой, пролезали меж рядов, ища глазами забавных и ярких иностранцев.

«Медеу» – самый высокогорный каток в мире, расположенный в Казахстане, в пятнадцати километрах от Алма-Аты. Уникальность катка заключается в разреженном на высоте воздухе и отличном качестве льда, без примесей и солей. «Медеу» в своё время называли «фабрикой рекордов»: за тридцать три года на катке было установлено сто двадцать шесть мировых рекордов. Почти каждый год проходили чемпионаты по конькобежному спорту, хоккею с мячом, фигурному катанию, спидвею.

Мы тоже с Ренатом били свои рекорды по обмену «Лениных» всех возрастов, серпов, молотов, пятиконечных звёзд, колосьев пшеницы в алых знамёнах на настоящий крутяк – клёвые, яркие наклейки. Про себя мы называли иностранцев «тупыми попугаями», потому что они отдавали за всякую нашу «херню» офигенских Тома и Джерри, масло «Кастрол» и совсем легендарных «Мицубиси». На выходе нас почти всегда ловила милиция и несолоно хлебавши отпускала, нам лет-то было десять или одиннадцать, а вот родителям доставалось: пару раз отца вызывали в КГБ. На этом моё спекулятивное детство закончилось, закончилось детство, но никак не спекуляции.