Михаил Шпагин - Чистосердечное признание или Похождения борзописца, которому не сиделось на месте

– Рановато, поди…

– В самый раз. Если не мы сегодня, завтра другие придут. Пусть она полежит, а не дойдёт – в марганцовке искупнём…

Такую вот картину мы застали на месте большого в незапамятные времена посетившего тверскую землю ледника. Теперь она, конечно, сильно изменилась. Торф почти никому не нужен, одной клюквой не прокормиться. Гостеприимные островитяне покинули озёра. Зимой в миленьких озёрных деревеньках никто не живет. А летом наступает пора паломничества рыболовов, охотников и просто туристов, жаждущих познакомиться с последствиями ледникового периода.

Может, эти маленькие путешествия и пробудили у Германа тягу к перемене мест? Окончив МЭИ, он уехал на заполярную АЭС и спустя несколько лет стал директором. Я же, наоборот, попав в объятия прессы, не очень-то любил ездить в командировки. Казалось, любую тему можно найти в Москве.

Много лет спустя Солдатов вернулся в столицу с женой и двумя сыновьями. Он продолжил заниматься атомной энергетикой и участвовал в устранении последствий Чернобыльской катастрофы.

Жизнь ужасно коротка, да и та прошла в «МК»

Лаборант и кочегар

Утром я быстро зашагал к ближайшему от дома стенду «Московского комсомольца». Стенд был на месте, а вот четвёртая страница газеты отсутствовала. Сдерживая волнение, помчался к другому стенду. То же самое. Значит, люди сами прочли, и друзьям покажут.

Что же там, на четвертой странице, было? Материал «У хмельного ключа», подготовленный мной и Геной Куликовым. Первый успех, о котором так мечтали.

В отдел рабочей молодежи «Московского комсомольца» мы пришли, как только потерпели фиаско в МГУ и не с пустыми руками – принесли несколько заметок. Причем, шутки ради, мои заметки подписывали Гениной фамилией, а его – моей. И надо же – в редакции мои заметки выбросили в корзину, а его (под моей фамилией) напечатали! После этого случая мы стали подписывать все заметки вместе: Г. Куликов, кочегар и М. Шпагин, лаборант. Такое неожиданное сочетание развеселило редакцию. К рабкорам вообще относились хорошо, и нас начали понемногу печатать.

Как на страницах «МК» забил «хмельной ключ» – отдельная история. На подъездных путях у Рижского вокзала, близ которого жил Гена, останавливались цистерны «Самтреста» из Грузии. Глубоко ошибались те, кто думал, что алкогольные напитки разливали по бутылкам там же, где их готовили. Доставка в цистернах – дешевле и удобнее. К Рижскому вокзалу привозили коньяк. И всё бы хорошо, но грузинские проводники прихватывали с собой в Москву самодельную чачу, которую предварительно настаивали на табаке – чтобы крепче «забирала». Осенью парочка пенсионеров, основательно захмелев, заночевала на травке. К утру похолодало – не сильно, но настолько, что они так и не проснулись.

Редакция решила провести рейд. Нам выделили фоторепортера, милиция – своих сотрудников, и вечером, когда стемнело, мы собрались у цистерн. На стук и просьбы налить двери гостеприимно распахнулись. Проводники держали в руках стеклянные банки с рукотворным напитком, но вместо денег их встретили фотовспышками. Через день-два читатели уже познакомились с результатами нашего налёта.

Проводников «Самтреста» срочно поменяли. Один из уволенных пришёл в редакцию и сказал, что он очень нужный государству человек, так как сдаёт каждую осень полторы тонны груш. И просил послать начальству письмо, чтобы его восстановили на работе. Я отказался. Южный гость не успокоился. Он ещё несколько дней встречал в вестибюле работников редакции, преимущественно девушек, и пытался узнать, кому и сколько денег нужно дать, чтобы получить такое неофициальное послание.

Было и ещё одно взбудоражившее читателей выступление. Мы написали, как квасят капусту в так называемых дошниках, прыгая по изрубленным кочанам в резиновых сапогах. Скандал, опровержение, выговор. Но ведь правильно написали. После истории с капустой нас разъединили, объяснив, что врозь и гонорар получится выше, и количество «боевых единиц» увеличится.

Первым материалом, написанным без Гены, был репортаж о комсомольцах, помогающих строить Московскую кольцевую. Он назывался «Сирень на трассе» – её кусты сажали на разделительной полосе. Репортаж получился суховат, решил приукрасить его частушками собственного сочинения:

Я с Московской кольцевой

Уезжаю сам не свой.

Остаётся моё сердце

На Московской кольцевой.

Заведующий отделом спросил: «Сам придумал?» и вычеркнул куплет. Куликов наверняка сделал бы то же самое.