Борис Гончаров - Рассуждизмы и пароксизмы. Книга 1

«Сказка ложь, да в ней намёк…»

Есть правда и правда. Из них субъективна, как сказка, но она не ложь априори – обязательно содержит в себе намёк.

Неизвестно, откуда и как приблудились эти записки карандашом, случайно обнаруженные в одном из томов, по случаю доставшегося 10-и томного (1962–65 г.г. издания) «Руководства по внутренним болезням» (без 9-го тома, но со «Справочником практического врача» 1973 г. взамен).

Может быть, это часть этюдов к картине в прозе или собственно прозаические картинки, может… Да мало ли что.

Дежурная поселила Сашу в палату № 3.

Всего в отделении было шесть палат, но до шестой у него пока дело не дошло. На следующий день он полюбопытствовал. Шестая оказалась закрыта (может партийный резерв?).

Отцом ультразвуковой факоэмульсификации считают американца Чарльза Кельмана, опубликовавшего соответствующие разработки в 1967 году. К 1973 году врач помог более чем полутысяче пациентов, отметив резкое снижение числа осложнений по сравнению с обычным хирургическим вмешательством. Сейчас используется не только ультразвук, но и лазер, а также сверхтонкие струи жидкости. Но метод сохранил свою основную идею после забытого отца-основателя (как это бывает обычно у благодарного человечества).

В городе N, где обретался Саша, можно сказать о трёх клиниках (хотя есть и ещё, но для сравнения по теории вероятностей достаточно трёх): «филиал» филиала центра имени… соответствующее отделение городской больницы и клиника профессора… Во всех трёх применяется одно и тоже оборудование (США, Германия, Япония) и указанная методика. В первой и третьей – платно и амбулаторно, во второй бесплатно и в течение нескольких дней под наблюдением в стационаре.

Что изумило Сашу в первый же день (и продолжало изумлять во все последующие, вплоть до выписки и после), так это женский контингент, которого было большинство по сравнению с мужским населением отделения. Собственно, не контингент буквально, но их роскошные одежды: все поголовно, из всех палат – на процедуры, в столовую и в другое место, куда «не зарастёт народная тропа», – в домашних цветастых байковых халатах и ночных сорочках, невинно выглядывающих из-под распахнутых подолов халатов. Но одна особа фланировала вообще без халата. Т. е. не то, чтобы совсем голая, но всю видимую одежду ей заменяла именно ситцевая (ночная?) сорочка пастельно-салатных тонов с мелкими голубыми цветочками, державшаяся на бретельках и доходившая до щиколоток барышни с блаженной улыбкой на лице. А впрочем, может теперь такие платья, как сорочки? Но это потрясающе. «Прощайте мои бедные глаза, вы никуда не годитесь после такого спектакля» – сказал бы Гоголь, а Пушкин добавил о воспитании, которым «слава богу, у нас немудрено блеснуть».

Да что там Пушкин – Саше случайно довелось увидеть и услышать на улице, как некая дама, направляясь с сумкой в магазин за продуктами, похвасталась встречной знакомой:

– А я сегодня в новом халате…

Но была в отделении одна – в бриджах и топе. Саша хотел было уже приударить, да она оказалась брюнеткой с «каре».

Всё остальное по больничному было обычно, в т. ч. – питание.

В печали лёжа на клеёнчатом матрасе больничной кровати в ожидании операции, Саша мечтал о светлом будущем и вспоминал не менее счастливое прошлое, повторяя брюсовское: «единое счастье – работа».

Счастлив ли? В разное время на этот вопрос отвечал по-разному, но всегда – отрицательно.

В палате было пятеро. Один из Сашиных сожителей уходил до операции и после в другой стационар по основной своей болезни (что-то желудочное, кажется).

В один из дней в палату забрёл капитан Копейкин. Почему он выбрал для своего выступления именно третью палату – неизвестно.