Мейсон Карри - Режим гения. Распорядок дня великих людей

Бальзак безжалостно загонял себя. Неутолимая творческая амбиция, а также бесконечные долги подхлестывали писателя, и, чтобы поспеть за самим собой, ему требовалось множество чашек крепчайшего кофе. Герберт Хант [114]пишет: «Его трудовые оргии прерывались оргиями отдыха и удовольствий». Когда Бальзак усаживался писать книгу, режим его дня был суров до жестокости: в шесть часов вечера он съедал легкий ужин и ложился спать. В час ночи он поднимался и семь часов подряд, не разгибаясь, трудился за письменным столом. В восемь утра он позволял себе лечь и соснуть полтора часа, затем с 9.30 до 16.00 снова работал, поглощая одну чашку кофе за другой (подсчитано, что он выпивал до 50 чашек кофе в день). В четыре часа дня Бальзак отправлялся на прогулку, потом принимал ванну и до шести общался с посетителями, после чего начинал весь цикл сначала.

«Дни тают в моих руках, словно лед от лучей солнца, – писал он в 1830 г. – Я не живу, я с чудовищной скоростью растрачиваю себя, но умру я от работы или от иной причины, невелика разница».

Когда Наполеон III в 1851 г. захватил власть [115]во Франции, Гюго вынужден был отправиться в ссылку и поселился вместе с семьей на британском острове Гернси неподалеку от берегов Нормандии. Там он провел 15 лет и написал некоторые из лучших своих вещей, в том числе три поэтических сборника и роман «Отверженные».

На Гернси Гюго приобрел дом под названием «Отвиль» (местные верили, что там обитает призрак женщины-самоубийцы) и принялся ремонтировать и перестраивать свое жилище. Одним из наиболее существенных нововведений стала сплошь застекленная обзорная площадка на крыше, похожая на маленькую оранжерею. Отсюда, с самого высокого пункта острова, открывался панорамный вид на Ла-Манш, а в ясные дни виднелся даже берег Франции. Там Гюго и работал по утрам, стоя за маленьким столом перед зеркалом.

На рассвете его будил выстрел пушки, доносившийся из близлежащего форта. Писатель вставал и тут же получал кофейник свежего кофе и неизменное послание от Жюльетты Друэ, его возлюбленной, которую Гюго поселил на Гернси всего в двух кварталах от своего дома. Прочитав страстные признания «Жужу» своему «возлюбленному Христу», Гюго выпивал два сырых яйца, запирался в своей «обзорной башне» и писал до одиннадцати утра. Затем он выходил на крышу и ополаскивался водой из бочки, которую оставляли наверху с ночи, поливал себя ледяной водой и растирал тело перчаткой из лошадиного волоса. Прохожие могли любоваться этим зрелищем с улицы, а Жюльетта специально в это время открывала окно своей спальни, чтобы видеть своего возлюбленного за омовением.

В полдень Гюго спускался к обеду. Его биограф Грэм Робб пишет:

«В ту пору выдающимся людям полагалось иметь приемные часы, словно они были общественным заведением. Гюго принимал почти всех – писателей, делавших заметки для своих будущих мемуаров, журналистов, желавших порадовать своих читателей и в особенности читательниц описанием прославленного “дома Гюго”. Как только часы били двенадцать, он являлся в серой фетровой шляпе и шерстяных перчатках, эдакий “джентльмен-фермер”, и провожал гостей в столовую. Старейшему визитеру предлагалось занять “кресло предков”, и ему не следовало отказываться: писатель не отличался особым терпением».

Угощал Гюго щедро, но сам ел мало. После обеда он либо отправлялся на двухчасовую прогулку, либо делал довольно утомительную зарядку на берегу: бегал, покуда его не прошибал пот, затем раздевался донага, прыгал со скалы в океан и, наплававшись, укладывался просыхать на солнце. Затем он наносил ежедневный визит цирюльнику (по неизвестной причине он хранил у себя обрезки волос), катался в карете с Жюльеттой и, вернувшись домой, снова брался за перо, обычно чтобы ответить на огромное количество писем.

Перед закатом Гюго делал выбор между веселым вечером у Жюльетты, где на ужин собирались друзья, шла живая беседа, играли в карты, и более угрюмым домашним времяпрепровождением. За семейным ужином Гюго вел преимущественно философскую беседу, прерываясь лишь затем, чтобы проверить, не усыпил ли он разглагольствованиями супругу, или же чтобы внести запись в один из маленьких блокнотиков, с которыми он никогда не расставался. Сын Гюго Шарль, один из трех его детей, также ставших литераторами, живописует эти сцены в письме: «Произнеся любую фразу, даже самую тривиальную, вроде “Я хорошо спал” или “Передай мне вино”, он тут же отворачивается, достает блокнот и записывает то, что только что сказал. Ничего не пропадает, все попадет в книгу. Если сыновья пытаются пустить в ход что-то из сказанного отцом, они всегда убеждаются, что их опередили: выходит книга, и там обнаруживаются уже в печатном виде все их заметки».