Ирина Белояр: Двенадцать часов, которые потрясли Клеткинштат

…Сарай пошатывался под ветром, куски рубероида на крыше колыхались подобно крыльям птицы, открывая просветы в солнечное небо. На подгнившие укосины было страшно смотреть. Президенту стало нехорошо. Потом — совсем нехорошо. «Когда же за мной придут?» — подумал Цепрянец, и опять провалился в черную муть приступа.

Когда он пришел в себя, вокруг были не гнилые доски сарая, а ровные каменные стены, уходящие так высоко вверх, что потолок прямо скажем немаленького зала казался величиной со столовое блюдо. Кроме ковра, на котором лежал президент, в зале ничего не было. Стены были испещрены рисунками варварскими и дикими, от мамонтов палеолита до детально выписанных сатанистских ритуалов… Цепрянец не сразу заметил, что возле него кто-то стоит.

— Добро пожаловать, господин президент, — произнес некто смуглый, не то креол, не то моджахед. — Желаете отдохнуть, или проводить вас в кофейный зал?

— Э-э-э… — собрался с мыслями Цепрянец. — Позвольте, молодой человек, а когда я смогу увидеть графа?

— Магистр примет вас в любой момент.

— Очень хорошо, тогда проводите к нему. А кофе подождет, и отдых тоже.

…Двери, двери. На дверях — пентаграммы, внутри пентаграмм — рогатые и безрогие, длинные и короткие, узнаваемые и неузнаваемые твари. Все это вспыхивало ярким светом, когда люди проходили мимо.

Одно изображение приковало взгляд президента: ундина с длинным хвостом и гигантских размеров сиськами, похожими на надувные шары. По мере того, как Цепрянец глазел на эти своеобразные особенности рельефа, картинка пришла в движение: ундина плеснула хвостом по нарисованной воде и обдала зеваку фонтаном вполне материальных брызг. Лукаво сощурилась, колыхнула внушительным бюстом и высунула длинный зеленый язык.

Президент мотнул головой — наваждение не исчезло. В панике он перевел взгляд на противоположную стену. Здесь на двери красовалась туша спящего звероподобного монстра, сплошь поросшая анютиными глазками и львиным зевом. Цветочки шевельнулись, зверь вздохнул…

— Вы в порядке, господин президент? — спросил полукреол-недоараб.

Цепрянец набрал в грудь воздуха и кивнул. Дальнейший путь он проделал, глядя строго в затылок провожатого и стойко игнорируя вспыхивающие то слева, то справа пентаграммы.

…Тяжелая дубовая дверь без рисунков и символов. Сопровождающий постучал. Ухнула сова. Пролетела летучая мышь. Из-за угла, лязгая цепями, выскочил безголовый призрак, не вписался в поворот, рухнул на гранитный пол и растекся светящейся лужицей. «Вот непруха», — пожаловалась лужица и вытянулась вверх, возвращая себе прежние очертания. Фантом намотал на руку обрывки цепей и побежал дальше.

Из-за двери раздалось: «Si puo» [1] Можно (итал.) .

Его светлость стоял спиной к вошедшим. Высокий, грузный, копна черных волос с проседью.

— Привет, старина, — не оборачиваясь, проговорил он с легким итальянским акцентом. Голос был незнакомый, а вот интонация кого-то смутно напомнила президенту. Ладно, так или иначе скоро все выяснится.

Провожатый помог политику опуститься в кресло и молча ушел.

Цепрянец ждал, скользя взглядом по стенам и столам комнаты. Утомившись изумляться за нынешние сутки, просто отметил, что лаборатория вполне обычная, так, ничего себе древняя лаборатория. В такой вполне мог трудиться доктор Фауст, или, скажем, Авиценна… продажная шкура Авиценна… тьфу, проехали.

Хозяин резко развернулся, в два шага покрыл расстояние от окна до кресла, на котором сидел президент, и уселся на край столешницы.

— Сколько лет, сколько зим, — усмехнулся он в густую бороду.

— Мы знакомы? — осторожно спросил Цепрянец.

— А как же, — ответил его сиятельство и отбарабанил пальцами по столу: «о, белла — чау, белла — чау, белла — чау, чау, чау»…

— Ты?! Джузеппе? Че? Как тебя звать-то теперь?.. — сипло пробормотал президент (в горле пересохло).

— Снова Джузеппе, — ответил граф. — Все возвращается на круги своя. Вот и ты пришел.

…Мой вероломный друг и честный враг. Сколько лет мы с тобой бок о бок… Помнишь, боролись за становление Республики? Тогда ты был Гарибальди. Тогда мы еще — в одной связке… В одной связке мы были и потом, когда гигантские дыры зияли в защите молодой Республики, и убийственный воздух метрополии сочился через эти дыры. Ты был моим лучшим агентом в самом жерле вражеской столицы, и звали тебя Исаев… А когда все население Клеткинштата ликовало на улицах, празднуя первый в истории Республики День Независимости, ты, незаметный и неузнанный, спускался по трапу в моем личном маленьком аэропорту. Я ждал тебя в тот день, выпить по рюмочке чего-нибудь, что сам выберешь, но ты не пришел. И я не слышал о тебе еще два года, пока, наконец, не понял, кто мешает мне наводить порядок в государстве.