Константин Соловьёв: "Пони бледный"

Сталин понял, в чьем теле он находится. Он всегда благоволил к кавалерии, был дружен с маршалом Буденным, большим знатоком и специалистом по лошадиной части, и, хоть сам ценил автомобильный транспорт, чураясь архаичного гужевого, не мог не узнать характерные черты.

— Я лошадь, — сказал Сталин в пустоту, пахнущую сочной травой и свежим ветром, просто чтобы проверить, как это звучит, — Я лошадь.

Потом он оглядел свое коренастое серое тело еще раз и понял, что первый вывод был не совсем верен. Разница пропорций подсказывала ему, что он сделал незначительную ошибку в этом умозаключении.

— Нет, я не лошадь. Я — пони.

Всех людей в мире можно бесконечно делить на две категории, различая два диаметрально-противоположных полюса. Есть люди бедные, есть богатые, есть смелые, а есть трусливые, есть оптимисты, есть пессимисты. Правши и левши, стратеги и тактики, эсеры и анархисты, мздоимцы и меценаты. Был еще один незримый водораздел, по которому Сталин привык машинально оценивать людей среди своего ближайшего окружения. Неочевидный, но чрезвычайно важный. Есть люди, которых неожиданность оглушает, а есть те, которых она, напротив, мобилизует.

В страшном июне сорок первого года, когда случилось то, что не могло было случиться, то, что невозможно, немыслимо, невероятно — Сталин еще раз убедился в том, что был прав. Люди, которых столкновение с невозможным выбивало из колеи, делались опасным балластом. Не в силах переосмыслить ситуацию со вводом в нее «невозможной» переменной, они враз теряли инициативность, смелость, сообразительность, веру — одним словом, теряли все. Напротив, те, кто встречал неожиданность как данность, не останавливаясь на причинах, отчего невозможное стало возможным, смогли поднять обреченную, разбитую, практически уничтоженную армию — и сделать дважды невозможное. Таких людей Сталин отмечал особо, выдвигая на соответствующие посты. Люди, привыкшие к невозможному, стали костяком его армии. И Сталин был уверен, что если бы на заседании Генерального штаба ему случилось бы сообщить о том, что марсианские троцкисты высадили под Выборгом экспедиционный корпус, ни один человек из собравшихся не спросил бы «Как это возможно?». Но обязательно бы спросили «Что нам делать дальше?».

Самого себя он тоже относил ко второй категории. Пусть недобитые аристократы Белого Движения терзают себя вопросами «Да возможно ли это?» в будуарах сифилитичных парижских проституток. Он, товарищ Сталин, первый председатель Совета Министров СССР, генералиссимус, генеральный секретарь Центрального Комитета, не станет предаваться рефлексии, теряя драгоценное время. Даже если он оказался маленьким пони на бескрайнем изумрудном лугу сказочного мира.

Первым делом надо установить, обитаем ли этот мир. Вторым делом — установить, что он из себя представляет. Третьим…

Сформулировать третьестепенную задачу Сталин не успел. Потому что заметил движущуюся точку на опушке леса. Точка двигалась очень причудливо, своей амплитудой напоминая прыгающую бомбу Уоллеса вроде той, которой в войну разрушали плотины Рура. Она перемещалась мелкими скачками, подскакивая на добрых два метра над поверхностью, словно сделанная из высококачественного каучука.

Точка быстро приближалась. Настолько быстро, что от того момента, когда Сталин понял, что видит другого пони, до того, когда этот пони оказался прямо перед ним, прошло едва ли больше десяти секунд.

За эти десять секунд врожденная наблюдательность Сталина позволила сделать ему лишь два вывода. Первый — пони был розовым. Не каурым, не пегим, не буланым или серым, как он сам. Розовым. Совершенно неестественный цвет для копытных. Второй — этот пони был кобылой. Второй вывод был сделан интуитивно, после того, как Сталин заметил огромные голубые глаза, закрученные длинные ресницы и завитую пышную гриву, тоже невозможного ярко-розового цвета. Как будто этого было мало, на крупе розового пони обнаружился рисунок: три разноцветных воздушных шара.

Розовый цвет обрушился на Сталина подобно лавине. Сокрушающей лавине розового льда и клубничного мороженого.

— Привет! Привет! Привет! Ух ты, как здорово! Новый пони! Хотя ты немножко и старый пони! Старый новый пони! Ново-старый пони! Йахх-ху!

Этот напор ошеломлял сильнее второй танковой группы Гудериана. Слишком много розового.