Петер Европиан: Масик продолжается

Хотя число находок и не изменилось, в его душе уже пело чувство причастности к романтическим старинным предметам, заставлявшее отдавать поискам еще больше усилий. Поэтому покончив со спальней, он только удвоил старания.

Масик снова вернулся в ванную комнату, вспомнив, что забыл потрогать половую тряпку и тазик.

Тряпка, к сожалению, не стала ни во что оборачиваться, но зато тазик оправдал самые смелые ожидания, превратившись в ответ на прикосновение в настоящий рыцарский щит. Став щитом и сменив форму с круглой на треугольную, он продолжал преспокойно лежать рядом с тряпкой, как будто щиты — такая же распространенная вещь в нынешние времена, как и старые тазики. Hа его внешней стороне была изображена стилизованная картинка с теми же самыми зверями, что украшали попону.

Дальнейшее возложение рук в ванной опять ничего не дало. Оставалась еще одна необследованная дверь, если конечно не считать той, что была оббита дерматином, имела в себе стеклянный глазок и вела из квартиры наружу. Сквозь рельефное стекло необследованной двери угадывались только разноцветные нечеткие тени. Открыв ее, Масик оказался в окружении книжных полок, трюмо, за стеклянными дверцами которого пылился чайный сервиз, двух кресел и журнального столика с пепельницей, хранившей вместо окурков засушенный яблочный огрызок. А еще в комнате был продавленный диван, окно и стеклянная дверь, за которой располагался балкон.

Масик начал с балкона, как с самого многообещающего места для поисков. Балкон представлял из себя полностью застекленную лоджию, основательно заваленную всякой хозяйственной мелочью. Что-нибудь из этой мелочи вполне могло бы превратиться от прикосновения в кожаный мешочек с золотыми и серебряными монетами. Однако чудо случилось не с кожаным мешочком, а совсем с другой вещью — со старой лыжной палкой, одиноко прислоненной в углу.

Поразмыслив, Масик мог бы сообразить, что прежде чем трогать лыжную палку, ее было бы лучше как-нибудь переселить в более просторное место, хотя бы в комнату. Очень уж по своему виду лыжные палки напоминают один длинный острый предмет рыцарского обихода, который…

В который палка как раз и начала превращаться, стоило только Масику взять ее в руки. В своем новом обличьи она уже не могла поместиться в лоджии и вышла наружу, разбив одно из окон.

Масик открыл окно, соседнее с пострадавшим, и высунулся, задрав голову вверх.

Как оказалось, снаружи палка была еще толще и длиннее, чем внутри. Она заканчивалась только на уровне следующего этажа. И конечно же в ней отчетливо узнавалось копье. Его внешняя часть казалась более толстой из-за сильно вытянутого конусообразного щитка, долженствующего закрывать руку во время турнира или сражения. Потянув за низ, Масик кое-как смог переселить копье внутрь, по ходу дела причинив лоджии дополнительные разрушения.

Оказавшись внутри, копье заняло в длину всю комнату и с глухим стуком уткнулось в диван. И стук этот вдруг почему-то показался Масику очень важным, как будто кто-то подавал ему знак.

Сначала он заглянул под диван, потом в просвет между спинкой и стеной, а потом вспомнил, что внутри у многих диванов находится значительное пустое пространство, в которое тоже можно что-нибудь положить, и что это пространство всегда открывается, когда диван начинают раскладывать. Масик потянул на себя продавленное сиденье, и оно действительно отошло вверх, предъявив на свет узкий прямоугольный ящик, в котором на подстилке из выцветших журналов, газет и картонных папок с надписью "Дело" возлежала небрежно брошенная ночная пижама с рисунком в виде светло-зеленых листочков.

От осторожного прикосновения она тут же выросла и наполнилась содержанием, превратившись в полный рыцарский доспех — тускло блестевшую металлическую фигуру вроде тех, какие можно часто видеть в музейных витринах. Доспех занял собой все внутреннее пространство дивана и должно быть поэтому походил на покойника.

Неожиданно где-то раздался неприятный дребезжащий звук — протяжный, громкий и требовательный. Судя по всему это звонил телефон.

Слух привел Масика к невзрачному серенькому аппарату, пристроенному на тумбочке в коридоре. Серенький аппарат продолжал заливисто дребезжать, и чтобы его успокоить, Масик снял трубку, поднес ее к уху и сказал: "Слушаю".

— Старик! — воскликнула трубка приятным мужским голосом. — Ты идешь или как?

— Куда? — спросил Масик. Он не помнил, идет он куда-нибудь или нет.