Между тем на диване происходила какая-то странная возня. Мягко шлёпнулась рядом подушка. Лена, по-видимому, встала и быстро прошла к двери, где был выключатель.
– Что случилось-то? – спросил мужской голос.
– Да тише ты, разбудишь всех, – сонно ответила Лена из… другого угла комнаты.
– Ой, Коленька, что-то мне плохо, – жалобно и, как показалось Николаю испуганно, добавила она, – похоже, перегрелась я…
– Да что же со светом? – выругался Николай. – Выключатель опять бракованный подсунули или на подстанции чего?
– На подстанции, – эхом повторил Николай, всё это время сидевший на полу, и чуть слышно добавил, – слышь, Лен, похоже я тоже того… перегрелся. Я это, я голоса слышу.
Когда, путаясь в своих и чужих руках, Николай нашёл-таки на ощупь старую керосиновую лампу и негнущимися пальцами зажёг фитиль, мерцающий неверный свет озарил картину, достойную кисти самого чокнутого из сюрреалистов.
На диване, кусая ногти, стояли и испугано таращились на него безумными глазами две абсолютно одинаковые Лены.
Николай сухо сглотнул и родил глупость с большой буквы Г:
– Лен, а к тебе разве сестра приехала? А я и не знал ведь…
Рядом кто-то икнул. Только тут Николай сообразил, что лампу держит не он.
С огромным трудом, мгновенно взмокнув, он медленно повернул голову влево, после чего тихо и кратко выматерился.
Вы уже догадались, почему.
Отец Сергий проснулся от ясного ощущения чужого взгляда.
Под иконами мерцала лампадка, отчего по комнате бродили неприкаянно полупрозрачные тени, неизбежно возвращаясь на прежнее место.
Сидевшего с задумчивым видом на табурете человека он узнал сразу, но отчего-то не испугался видения, а лишь приподнялся на локте и трижды перекрестил пришельца.
Не помогло.
– Я уже пробовал, – спокойно сказал отец Сергий, – бесполезно.
– Давно сидишь?
Тот невесело улыбнулся.
– Да минут с десять будет. Прихожу, а тут ты. Сначала разбудить хотел, а потом думаю, зачем? Пусть я посплю.
– Лампадку…ты? – уточнил отец Сергий, усаживаясь в постели.
– Я. Тьма ж египетская, хоть глаз выколи. С электричеством опять что-то. Из-за грозы, я думаю.
– Ну и как тебе всё это?
Тот пожал плечами.
– Пути господни, понятное дело, неисповедимы. Так что тут либо промысел божий, либо кто-то перепутал контакты в пространственно-временном континууме. Тебя не спрашиваю, и так знаю, что думаешь.
Вообще-то до того, как стать священником, отец Сергий успел отслужить в армии и неплохо окончить один столичный политехнический. Это был один из тех редких случаев, когда вера и рассудок уживаются в человеке совершенно безболезненно и без всяких взаимных претензий.
О том, что подвигло его, молодого специалиста, податься в попы, он никогда никому не рассказывал. Как и о том, почему оказался в этакой глуши, где и прихода нормального лет восемьдесят не было, а случайно не растасканная до основания дореволюционная ещё церковь выглядела страшнее развалин бывшего сельского клуба.
В Пичугине отец Сергий обосновался лет пять назад и на удивление быстро обрёл авторитет и уважение не только среди богобоязненных старушек, но и среди всех пичугинцев. Был он не высок и не басовит, с простым, даже простодушным лицом, окаймлённым аккуратной бородкой. Неплохо разбирался в технике и строительстве. При необходимости мог и на трактор и под трактор. При необходимости и слово божие проповедовать успевал.
Церквушку восстанавливали всем миром. Кто чем может. Отец Сергий никого не упрашивал, не заставлял, не стыдил. Но если просил – отказывали редко.
– Я вот что подумал, – сказал он, придвигая табурет ближе, – вряд ли эта история только с нами приключилась. Чересчур затратно ради одного человека.
– Согласен. Весь масштаб сейчас не определить, конечно, но в деревне завтра будет твориться…
– Значит, примем как испытание.
Он тяжело поднялся, подошёл к окну, потрогал промокшие занавески, спросил:
– Слушай, а кто из нас настоящий? Как, по-твоему?
– Я, – без тени сомнения сказал отец Сергий.
Снаружи раздался выстрел. Другой.
Потом два почти одновременно.
– Началось, – словно дождавшись, сказал отец Сергий. – Одевайся, пошли. Это у склада.
Глава
III
Деревню взорвало изнутри примерно через полчаса после визита Саньки Бобрика в туалет и стрельбы Ильича по самому себе.
На изнурённых многодневной жарой сонных пичугинцев разом обрушилось невозможное, невероятное, необъяснимое и самое, наверное, главное – умопомрачительное в своей дикости явление.
Читать дальше