Андрей Белянин - Опергруппа в деревне

Утро встретил с петухами... Ещё два дня, и я начну на них охоту. Или арестую всех по подозрению в заговоре, подлые птицы наверняка организовали нечто вроде закрытого профсоюза и получили указание от нашего гада из Лукошкина — портить мне кровь... Но это им даром не пройдёт! Я страшно отомщу... чем нибудь... лучше тяжёлым... скоро... может быть, даже сразу после завтрака. Они меня просто ещё не знают...

А после завтрака был учебный допрос дьяка. «Учебный» — это в том плане, что его проводил Митька, а мы с Ягой только подсматривали и конспектировали.

— Ещё одну плюшку, гражданин?

— Не-эт! Буду я говорить, галилеянин распогоненный, буду, тока не мучь более...

— А ну не раскрывать рот без разрешения! Бабуля старалась, сам Никита Иванович содействие в месилове теста оказывал, а вы вона как мало нас уважаете... Ну-кась, ещё одну!

— Смилуйся, царица небесная... (ням! чавк!) Уп... ить моченьки уже нет, а энтот ирод слугу твого верного погубить решил оскормлением... (ням!) Лопну же...

— А вот я вам чайком малиновым заполирую, — продолжал добрейшей души Митяй, впихивая в Филимона Митрофановича семнадцатую (или сорок вторую?) румяную плюшку. Назим за занавесочкой только успевал подносы менять.

Прошу понять нас правильно, общеизвестно, что дьяк идёт на контакт с милицией только под пыткой либо из личных корыстных интересов. А так мы на любом служебном расследовании легко отопрёмся — типа всего лишь потчевали дорогого гостя свежим печевом...

— Итак, гражданин, с какого рожна вас так к боярам Мышкиным попёрло?

— Да ить мимо же шёл!.. И чёй-то, думаю, теремок такой за забором загадочный, а вы мне руки крутить...

— Ещё плюшечку?

— Ах, к Мышкиным! — мгновенно вспомнил задержанный. — Дык с Мышкиным-то я, знамо дело, уж почитай месяц в тайной переписке состою. Государево дело! Ко дворцу царскому они вернуться намерены, на том и меня уговаривают — грамоты покаянные надёже-государю носить... Я и ношу, чё преступного-то?

— Митя, насчёт колодца уточни, — напомнил и, видя, что все наши подозрения к гражданину Груздеву тают, как масло в блинный день. Спрашивать про то, кто довёл моего напарника до попытки суицида, бессмысленно...

— Не был я там, — уяснив суть вопроса, твёрдо вскинул бородёнку дьяк. — Хошь, так побожусь, а хошь, запрос в Лукошкино дай, твой пёс Еремеев небось подтвердит. Ибо собственноручно мне в сей день и час загривок метелил нещадно, без вины виноватому! За что — не ведаю, а...

— ...а без вины у нас Еремеев и комара не застрелит, — строго оборвала бабка и повернулась ко мне: — Не врёт он, Никитушка. Давай отпускать с извинениями. Охти ж, сама не верю, что таковые слова крамольные произнесу... Отпустить... с извинениями... и кого? Фильку-прощелыгу!

Если наша эксперт-криминалистка логично рассчитывала, что после таких слов дьяк ударится в ответные оскорбления и даст нам повод для задержания, — её план рухнул с треском... Филимон Митрофанович лишь состроил мученически-страдальческое лицо и скромненько промолчал. Яга насупилась, а толку? Я кивнул Митяю: развязывай! Освобождённый дьяк шагнул поближе ко мне и с наслаждением оттопырил волосатое ухо...

— Извините, гражданин. Вы свободны, — картонным голосом пробурчал я.

Отпетый скандалист гордо выпятил хрящевидную грудную клетку и, придерживая набитое пузо, мелкими шажками посеменил на выход. Я тупо отмечал следы его грязных лаптей на чистых полах нашей горницы. Озарение пришло, когда за дьяком захлопнулась дверь.

— Лапти! Почему лапти, Митя?! Мы же видели чётко выраженные следы сапог!

— Воистину так, — поражённо выдохнул восхищённый моей дедукцией наш умник и метнулся в погоню.

Со двора раздался придушенный заячий визг гражданина Груздева.

— А ну как он просто переобулся, Никитушка?

— Извинимся ещё раз, чего проще...

— Ну тады, Назимушка, давай ещё плюшек!

Домовой только крякнул из-под печки, но за дело взялся споро. Наш человек, труженик, и чувство юмора имеет, жалко будет с ним расставаться... Но зачем о грустном, на десятой плюшке гражданин Груздев от всей души принял наши извинения за вторичное задержание, а на восемнадцатой признался, что последний раз надевал сапоги аж в марте! По лету лапти куда сподручнее, и легче, и нога не преет, и в плане починки не в пример экономичнее будут.

— А вы, что ль, кого другого за меня, грешного, приняли? Дык было такое дело, могли бы прямо спросить... Нешто я родной милиции когда врал?

Мне сразу захотелось припомнить, что правду дьяк говорил всего один раз, когда впоследствии тайного эксперимента Яги хлебнул у нас Кощеева порошка. Последствия этой «сыворотки истины» мы потом полдня расхлёбывали, но сейчас главным было не это...