Кир Булычев - Жертва вторжения

— А если мы не поможем тебе, коварная женщина, — спросил Матвей. — Ты откажешься от своей затеи?

— Если не поможете, — Лукерья потянулась, запрокинув руки за голову, и ее груди поднялись к солнцу, смутив взор Матвея Тимофеевича, — если откажетесь, то будете иметь дело с нашей доблестной милицией. Потому что я заготовлю заявление, как вы уничтожаете людей и в них вторгаетесь.

— И никто тебе не поверит!

— А вот это мы проверим. Посмотрим.

Лукерья поднялась.

— Мне пора, — произнесла она.

— А может, все же мной обойдемся, — сказал Матвей, но без особой уверенности.

— Я другому отдана, — классически ответила медсестра, — и буду век ему верна, понял?

Матвей подавил злобный блеск своих чужеземных глаз, а из кустов раздался негромкий начальственный голос, который не столько звучал в воздухе, как проникал в мозги:

— Предложение следует обдумать и, возможно, принять. Однако ты, женщина, тоже будешь оказывать нам некоторые услуги.

— По окультуриванию, — хихикнула Лукерья. — Пионер всегда готов!

Она пошла на уколы и в воображении строила абстрактные картины, в которых ее Ромочка с помощью культурных пришельцев сначала немножко помирает, а потом становится молодым и красивым, как Иван-дурак в русской сказке, окунувшийся в соответствующий котел.

Так и день прошел.

К дому она подходила неуверенно, даже с робостью.

А вдруг Ромочка уже приболел?

Нет, лучше пускай они его завтра обработают.

И чем ближе она подходила к дому, тем более страдала от вины перед Ромочкой. И в подъезде уже искренне возмечтала, пускай Ромочка как мужчина пользы не представляет, но, главное, он должен остаться жив и здоров. Что она, изуверка, что ли?

Она открыла дверь своим ключом и прислушалась.

Ни звука.

Может, что случилось?

Она кинулась в спальный закуток. Пусто.

Она кинулась на кухню.

На кухне сидел Ромочка и пил чай из самовара — приданое Лукерьи.

Он был нормальным, обыкновенным, если не считать забинтованной головы.

— Явилась не запылилась, — заявил он. — Я тут без тебя и помереть мог, а ты бы и не заметила.

— Что случилось? — И все было забыто. И злодейство, и намерения. Ее крохотулечка приболел.

— А на меня кирпич упал, — сообщил Ромочка не без гордости. — Мало на кого падает, а на меня грохнулся.

— Как? Где?

— Ты не поверишь, прямо на кухне.

— Откуда на кухне кирпич взялся? — Лукерья начала сердиться. Она сочувствует, переживает, а он ёрничает.

— А кто банку с квашеной капустой кирпичом придавил? И на верхнюю полку поставил?

— Ну уж…

А ведь было это, три дня просила Ромочку кирпич принести для этой цели. Пришлось, как всегда, самой кирпич тащить.

— Как ты умудрился, урод?

— Как, как? Качнуло меня, о стенку задел, а ты этот кирпич криво положила — а за ним и банка трехлитровая с капустой.

Он указал пальцем вниз, как памятник Юрию Долгорукому в городе Москве, который таким жестом велел закладывать столицу.

А на полу расплывшейся стаей червяков воняла кислая капуста. Блестели осколки банки. Валялся кирпич с отбитым краем.

— И что? — Лукерья старалась не смотреть на сцену крушения — ей же убирать придется.

— И все. Погиб я и умер безвозвратно. Еще держусь, но скоро кончусь…

Тут Ромочка побледнел и стал оседать. Лукерья подхватила его, дотащила до постели.

Вызвала «Скорую». Пока она мчалась с соседней улицы, Роман скончался. Кровоизлияние в мозг от ушиба.

В первый миг его смерти Лукерья с внутренним содроганием увидела бесплотную тень мужчины, который как бы вошел в бездыханного Ромочку.

— О нет! — закричала она, как трагическая гречанка. — Не смейте!

Никто ее, конечно, не послушался.

Потом приехала «Скорая». Доктор Матвеев — сколько раз они у покойников встречались! — констатировал кровоизлияние и сказал:

— Крепкий он у тебя. Другой бы окочурился.

— Другой бы окочурился, — повторила Лукерья, глядя на воскресающего мужа.

И показалось ей, что он ей подмигивает, что было невероятно.

Той же ночью Ромочка напал на Лукерью. Как зверь, истосковавшийся по самке в джунглях. Лукерья трепетала и повторяла:

— Ты не очень, я же отвыкшая!

А он отвечал ей:

— Голову не задевай, голову! У него же сквозная рана до мозга.

Потом спохватывался и поправлялся:

— То есть у меня эта рана. Так сказать, если раны — то мгновенной, если смерти — небольшой.

Лукерья не поправляла оправдывающегося супруга, потому что понимала, что он инопланетянин, прибывший насаждать культуру.