Юлия Григорьева - Сказка о спящем красавце или Леськино счастье [СИ]

— Влюбилась, — сказала я шепотом. — Вот ведь лишеньки.

Говорил мне батька когда-то, мол, придет время, Лесенька, сердечко-то и дрогнет. А я только фыркала, да нос задирала — вот еще. А выходит, прав был батька — вот оно и случилось. Только как же теперь мне жить дальше, коли князюшку моего от напасти не избавлю? А избавлю, вдруг и разлюбил дуреху такую? «Нет Лесовике места в городе моем…».

— А это уж я решать стану, где мне местечко сыщется. Захочу, и буду в хоромах жить. Ишь, кудеснице указывать будет.

Так опять нос кверху и вздернула. Чалая голову вскинула, на меня поглядела и заржала, поганка. Я ей кулаком в морду ткнула, чтоб не скалилась, а она только расфыркалась. У-у, кобыла-охальница. Так и ругались с ней, покуда ждать пришлось. Потом уж друг от дружки отвернулись, да и замолчали. Чалой спор прискучил, а меня тревога заела. И чего ж это Никуша запропал? Иль в хоромах дурное случилось? И столько всего надумала, что волком взвыла. От меня так баба какая-то и шарахнулась, да к богам взывать стала. Я на нее взгляд кинула, да и отвернулась — что с болезной взять?

А как терпение мое закончилось до капельки, так Никуша и вернулся. Посмотрел на меня и руки вскинул:

— Тихо, ты тихо! — воскликнул. — Чего глазами сверкаешь?

— Где пропал, змей подколодный?

— Так ведь для нас старался! — округлил глаза воевода. — Как мне тебя без дела в хоромы провести? Вот и приказал для свадьбы кухарей собрать, чтоб на весь мир угощений готовили. Сейчас с ними и пойдешь. Только переоденься, Лесовика Берендеевна.

И сунул мне в руки мешок с одежей. А там наряд мужеский. Подняла на него глаза, а воевода ус покручивает, собой довольный.

— Сойдешь за мальчонку-то. Помощником кухаря, стало быть, назовешься. Под шапку волосья спрячешь, да ее на глаза надвинешь, чтоб не признали сразу. Ты ж одна у нас такая — разноглазая. А Олеслава эта только на тебя похожей прикинулась, чует мое сердце. Не такая она, вот ей-ей не такая.

— С глазюками ее я потом разбираться стану, — говорю я Никуше. — А с одежей дело придумал. Только где ж мне тут переодеться?

— Да вон, хоть в лавку скорняка зайди. Я скажу, любой пустит, — отвечает воевода.

Так и сделали. Вскоре я свою одежку на чужое сменила, да свое тряпье себе оставила, в тот же мешок положила. У меня там и бусики жемчужные, и обруч с подвесками знатные. Украдут еще князевы подарочки, а мне потом ворам руки рвать. Да и как Велеславу в мужеском-то показаться? Пусть на красивую смотрит. А кобылку свою домой отправила. Пошептала ей, и пошла моя Чалая, задом виляя. Ну ни кобыла, а скоморох с гривой. На колбасу бы поганку пустила, да люблю ее, нахальницу. А она знает, потому и ведет себя, как хочет: то с хозяйкой спорит, то ржет над ней.

А после уж, когда Чалая с телегой утопала, воевода меня к мужику сивому отвел.

— Вот, — говорит, — тебе помощник будет. С ним в ворота войдешь, а там как уговор был.

— Коль обещал, так и сделаю, — мужик кивает. — Для тебя, благодетель, наизнанку вывернусь, не то что мальчонку в хоромы княжьи отведу. Только точно дурного не выйдет?

— Дурное выйдет, коль слова не сдержишь, — говорит воевода, — а так одна только благость. Иль не веришь мне, Доброга?

— Тебе верю, воевода-батюшка, — поклонился мужик и меня за собой манит. — Идем, — говорит, — парень, проведу тебя.

Ну и пошагали мы, значится, с Доброгой. Никуша вперед ушел, чтоб вместе нас всех не видели, а кухарь меня к своим товарищам повел, кого готовить яства для пира свадебного пригласили. На меня поглядели, а хозяин мой враз от всех вопросов отмахнулся:

— Приблудный парнишка, — говорит, — на площади побирался, вот и пожалел я его, взял в обучение. Пока на посылках, а там и к делу пристрою.

— Доброе дело, — ответили кухари, и больше ко мне не лезли.

А как все собрались, так мы и пошли в хоромы князя Велеслава. В воротах нас допросили: куда и зачем пожаловали — после имена спросили, да и пустили во двор. Кухари все деловитые, бороды наглаживают — им честь великая, а у меня сердце заходится. Так и стреляю глазами, авось, князюшку моего хоть мельком увижу. Только не вышел он, и в окошко не выглянул. И колдовка его поганая тоже затаилась. Сидят, как два сыча, за дверьми палат спрятавшись. А что творится там, никому не ведомо.

Только как вспомню, как Велеслав меня целовал, да подумаю, что и ее так же, так враз разнести тут всё хочется. Но креплюсь. Коль добра хочу, то и злобу затаить надобно. Хватит, допылилась уже, кулаками наразмахивалась. Все дела переделала, теперь разгребать буду. Вот и иду рядом с Доброгой смиренная. И кухню посмотрели, и над котлами огромными головами покачали, и княжьим кухарям поклонились, чтоб, значит, волками не глядели. Те поворчали немного и оттаяли. Стали спрашивать, кто по какой части силен. Ну, так и подружились, и по делам определились.