Дмитрий Скиф - Чёрный менестрель

— Так у вас тех, кто занимается мужеложеством, называют «избранным народом»? — уточнил маг.

— Бросьте этих штучек, — возмутился Израэль, и посетовал:

— Что вы скажете за это несчастье?

— «Избранному народу» прямой путь в земли барона Алерта, — посоветовал Диргиниус.

— А что это за барон Алерт? — спросил Голушко, сразу «выцепивший» главное в разговоре.

— Барон Алерт — это наследник древнего рода, который имеет привилегию от императора не подчиняться на своих землях ни церковным, ни светским властям, за исключением эдиктов самого императора, — ответил Алак, и пояснил:

— К сожалению, последний в роду Алертов оказался «избранным».

— Почему же император не вмешается? — удивился Голушко.

— Империи нет уже пятьсот лет, с тех пор, как она распалась на два королевства, — ответил Диргиниус и пояснил:

— А вот юридический казус с тех времён остался. Два брата-близнеца, которые были правителями в северных и южных провинциях, решили не начинать немедленно войну между собой, поскольку их силы были приблизительно равны, а стали копить силы, объявив себя королями. Когда они через двадцать лет сошлись в бою в битве при Гуузе, то ни один претендентов так и не смог одержать верх над другим. Уже сменилось три династии на юге и четыре — на севере. Приблизительно каждые двадцать лет повторяется война за императорский трон. До сих пор никто так и не победил…

— И когда намечается следующая война? — ехидно поинтересовался Изя, немного успокоившийся и поэтому говоривший уже нормально.

— Крайний срок, по моим расчётам, лет этак через пять, — ответил Алак, и для объективности уточнил:

— Хотя, может начаться и раньше.

— Весело вы здесь живёте, — пробормотал Голушко.

— Теперь уже не «вы», а «мы», — ответил ему маг.

— А какие ещё здесь есть государства? — уточнил Израэль.

— Есть ещё вольные города на Западе, — ответил ему Диргиниус, — это такая куча небольших деревенек, окружённых частоколом, каждая из которых считает себя пупом земли…

Скорости Степана Голушко мог бы позавидовать любой марафонец Земли, а, пожалуй, даже и спринтер. Впрочем, и у марафонца, и у спринтера нет, не было, и не может быть такой мотивации, как угроза пребыванию на этом свете в виде трёх всадников с саблями наголо. Степан явно шёл на рекорд, но лошади бежали ещё быстрее, и расстояние между преследуемым и преследователями быстро сокращалось. Любой другой на месте Степана сдался бы и покорился своей судьбе, но в Голушко проснулось чисто украинское упрямство, иными словами, он на своё спасение уже и не рассчитывал, но облегчать жизнь врагу не считал нужным. Судьба сегодня явно благоволила Степану, предоставив ему близкое укрытие в виде леса. До него оставалось каких-то жалких сто метров, но всадники уже почти дышали ему в затылок. Шансов добежать до спасительных зарослей практически не было…

А ведь вчерашний день, в том числе и для Степана, прошёл более, чем удачно. Утром после часа ходьбы Голушко, Захерман и Диргиниус дошли до развилки тракта, который, по мнению Степана и Израэля, отличавшемуся от мнения Алака, представлял собой полузаброшенную просёлочную дорогу, лишь слегка обозначенную колеями тележных колёс. Попрощавшись, если так можно сказать про последнее напутствие Диргиниуса, маг отправился на север, а двое землян — на юг.

В течение нескольких часов Израэль Натанович рассказывал своему лучшему и единственному в этом мире другу, какие блестящие перспективы им открываются. О том, что в замке барона Алерта их ожидает собрание гениев, т. к. все гении земной истории, по утверждению Захермана, были людьми неординарными, иными словами, вполне могли быть членами клуба «Розовая пиранья», или других аналогичных заведений. На робкий вопрос Степана:

— А как же Ломоносов?

Израэль ответил, небрежно махнув рукой:

— Ну, это исключение…

В памяти Голушко возник портрет Д.М. Менделеева на периодической таблице, который Степан запомнил ещё со школьных уроков химии, но возражать своей всё более и более распаляющейся «подружке» он не рискнул. А Изя между тем продолжал:

— Представь себе, что все люди станут такими, как мы, насколько продвинется ввысь их сознание, каких высот сможет достичь…

С каждым Изиным словом Степану всё больше и больше хотелось вернуться домой к маме. А Захерман всё продолжал:

— …только тогда, когда установится подобное общество, настанет всеобщее и вечное счастье…