Александр Просвирнов - Таежные шарады

– Тут думаю я! – отрезал офицер. – Зовите деревенских, чтоб обмыли тело, гробовщика, батюшку. Дубовского сегодня же схоронить. Выезжаем завтра утром.

Смыслов сам проверил одежду покойного, вывернул все карманы. Нащупал что-то за подкладкой походного сюртука, тут же вспорол ткань и извлек лист бумаги. Артур стоял рядом и увидел несколько рядов цифр. Над ними – неумело нарисованный ключ, на котором было написано «К/Рыл-Д». Шульц вытянул шею, пытаясь лучше рассмотреть записку, но корнет положил находку в карман и молча вышел. С улицы тут же послышался крик с требованием прекратить перекур – судя по всему, жандармы никуда не торопились. Артур успел услышать, как они шептались между собой: дескать, корнет даже переночевать в доме не дает покойному, скорей хоронить, словно магометанина. А куда спешить?

Тяжело вздохнув, Артур отправился исполнять неприятную обязанность самого молодого – выносить ночную посуду. Поганое ведро стояло в кухонном закутке у печи, и там плавали сгоревшие обрывки. Артур удивился, заглянул в печь, немного покопался в золе – сначала ухватом, потом щепкой. Поиски оказались не напрасными: молодой ссыльный обнаружил еще несколько черных клочков сгоревшей бумаги – на вид таких же, как в ведре.

Его содержимое Артур вылил не в отхожее место, а за хлевом. Внимательно рассмотрел черные хлопья на траве и обнаружил, что один клочок, довольно прочный, до конца не догорел. Едва удерживаясь от приступа дурноты, Артур двумя палочками, словно пинцетом, поднял крошечный листок с обугленными краями и прочитал фрагмент: «…ию дыш…» Знакомое сочетание, и встречалось совсем недавно… Но где? Вспомнить не получилось. Артур тщательно вытер находку об сухую траву, завернул в небольшой лист лопуха и спрятал в карман.

Едва вернулся в дом, корнет увел старика Лосева на допрос в другую избу – там остановились жандармы. Покойного между тем положили в гроб, и старуха в черном платке читала псалмы.

Лосев вернулся через четверть часа и в ответ на расспросы товарищей недоуменно пожал плечами и хрипло пробурчал:

– Толок воду в ступе… Левушка, твоя очередь.

Ни Шульц, ни Столбов тоже не поняли, чего от них добивался жандармский офицер неопределенными расспросами вокруг да около. Артур, которого вызвали к Смыслову последним, тоже приготовился терпеть «сказку про белого бычка». Однако разговор получился неожиданно долгим.

От проницательного умного взгляда жандармского офицера молодому ссыльному стало не по себе. Недавно Артур читал, что икс-лучи немецкого профессора Рентгена якобы могут не только фотографировать кости через кожу, но и читать мысли человека. Артур не поверил журнальной байке, но взгляд корнета, казалось, генерировал именно «читающие» лучи…

– Артур Бергер, двадцати двух лет, несостоявшийся пианист, – задумчиво произнес жандарм. – Говорят, у вас феноменальный музыкальный слух, отличная память. Блестящая карьера пианиста была гарантирована. Кучи поклонниц тоже – с вашей-то внешностью. В каждой деревне по пути на вас девки заглядываются, не то что на невзрачного жандармского корнета… Да-с… Семья ваша приличная и уважаемая. Мать – польская дворянка, преподаватель Смольного института. Отец – баронет, профессор философии. Научил, получается, вас на свою голову гегелевской диалектике. Вот, пожалуйста, и переход количества в качество: марксистский кружок, прокламации, маевка, сопротивление полиции в уличных беспорядках… Наслышан, что вы – кремень. Никого не выдали из пролетариев, которые городового ногами топтали. И, хоть стояли в стороне, попали под суд как соучастник. А у городового, баронет, остались безутешная вдова и двое малых деток. Но сие, конечно, мелочи по сравнению с якобы грядущей коммунистической революцией! Вот и у господина Дубовского тоже – пятеро детей от двух жен и минимум трое бастардов. Но вряд ли кто поедет в Сибирь на могилу отца. A propos, хорошо ли вы узнали своих товарищей? Ведь до ссылки вы не были знакомы…

– Почему? – прервал жандарма Артур. – На собраниях видел всех, кроме Ильича, а с Максимом Дубовским однажды беседовал.

– Теперь вы единственный большевик, – констатировал жандарм. – Пестрый же вы народ, господа социалисты! Замучился ваши крамольные течения изучать… Итак, теперь численное преимущество у меньшевиков – Столбова и Шульца. Эсеры представлены ветераном Лосевым. Его серьга, если не знаете, метка младшего казацкого сына, оберегаемого в бою. Чертова старуха сие верно подметила. Отец и старшие братья Ильи Лосева геройски погибли под Шипкой в семьдесят седьмом, а Илья Ильич свои боевые навыки на злое дело обратил. Спасибо, так сказать, мещанину Абраму Дубовскому, в крещении Ивану. Это отец нашего покойного. Абрам втянул Илью Лосева в «Народную волю». Вскоре оба вместе с абреками из черкесов напали на экипаж, перевозивший казенное золото. Позже были задержаны раненными и осуждены. А вот абреки с золотом бежали. Освободились оба народовольца в девяносто четвертом по амнистии при восшествии на престол нашего государя. Абрам вскоре умер, а Лосев примкнул к эсерам. Он мастер тонкой механики, изготавливал весьма хитроумные бомбы. Взяли его на конспиративной квартире у одного аптекаря – тот при задержании отравился. Крещеный иудей, учитель Лев Шульц, еще недавно входил в боевое крыло эсеров. Успел отметиться в эксах, но порвал с эсерами и вступил в РСДРП. Господин Столбов, самый безобидный в вашей компании, переметнулся из большевиков во фракцию меньшевиков. Из-за разногласий по поводу ленинской и мартовской формулировок членства в партии на одной конференции у них с Дубовским дошло дело до рукоприкладства. Несколько дней назад на привале сие повторилось – вы были тому свидетелями.