Дмитрий Емец - Таня Гроттер и молот Перуна

А ты, Гроттерша, большая сволочь! Я там забыла свои белые тапочки в комнате, испортишь – получишь по мозгам. Хи-хи! Это вроде как шутка юмора такая!

Кстати, как там мой Пупперчик? Не ушел еще в магвостырь? Небось снова купидонов присылает целыми тучами. Ты его, подруга, совсем не отшивай. Пущай в резерве будет, вдруг ты когда-нибудь Ваньку разлюбишь? А Пуппер ничего, его терпеть можно. Только и причуд, что все время жалеть его надо и про теток разную лабуду выслушивать. Парни, они больше девчонок жаловаться любят, я давно просекла.

Но все равно Пуппер это тебе не Шейх Спиря, который своей ревностью даже такое сокровище, как я, вконец доконает. Кстати, про Спирю. Я ему сегодня телеграмму послала, что умерла. Интересно, что он завтра выкинет?

Ну покедова! Твоя Гробулька».

Концерт привидений удался на славу. Безглазый Ужас выл как корабельная сирена и гремел цепями. Поручик Ржевский, в угоду Недолеченной Даме надевший адмиральский мундир, назло ей так утыкал его кинжалами, что походил на ежа. Сама Недолеченная Дама сидела в Инвалидной Коляске – той самой, которую так дико боялись все младшекурсники – и томно нюхала давно увядший цветок.

Другие призраки тоже отрывались на полную катушку, каждый в меру своих способностей и возможностей, пользуясь тем, что пятница тринадцатое выпадает, в общем, не так часто. Примерно через час Семь-Пень-Дыр поднялся и, зевнув, ушел. За ним потянулись Шурасик, Лиза Зализина и, наконец, все преподаватели.

Когда ушел Сарданапал, постаравшийся сделать это как можно незаметнее, Безглазый Ужас расстроился, дико взбесился, стал орать, что его талант не ценят, и забросал всех своими внутренностями.

– Фи! Ненавижу эти наркоманские истерики! – морщаясь, сказала Недолеченная Дама и растаяла вместе с Инвалидной Коляской.

Воспользовавшись отсутствием жены, поручик Ржевский сразу повеселел и, вспомнив старый как мир анекдот, принялся развешивать где придется на просушку свои носки. И это был уже действительно финиш вечеринки.

Когда все уже почти разбежались, Ужас опомнился и принялся загораживать дорогу Тане и Баб-Ягуну, умоляя хотя бы их остаться и послушать его последнюю песню. Учитывая, что им еще предстояло сдавать экзамены по истории Потусторонних Миров, они переглянулись и остались.

Ужас вновь завыл, да так, что задрожали висюльки люстры из богемского хрусталя. Примерно на середине песни он вдруг замолчал и обиженно уставился на Таню и Ягуна.

– Кто-то меня перебил! – сказал он капризно. – Кто-то завопил громче меня! Не потерплю конкуренции: в Тибидохсе самый психованный я! И самый душераздирающий тоже я!

– Такого просто быть не может! – заверил его Ягун.

– Нет, кто-то заорал! Я говорю вам, что слышал! Крик был вон оттуда! Пошли со мной! Накроем моего конкурента с поличным! – воскликнул Безглазый Ужас и быстро полетел над полом. За ним спешили Таня и Ягун. Замыкал процессию улюлюкавший поручик Ржевский.

Там, где широкий коридор выходил на площадку и извергался вниз лестницей атлантов, Безглазый Ужас внезапно остановился и навис над полом.

– Ого, да тут свеженький труп! Как забавно! Давненько в Тибидохсе не происходило действительно жуткого и кровавого убийства! – сказал он оживленно.

Кто-то, одетый в темный свитер и брюки, лежал на плитах пола лицом вниз. Таня и Ягун с усилием перевернули его. Это был Гуня Гломов. Он дышал, но лицо его было бледным как мел, а веки закрыты.

– О, да он жив! – разочарованно сказал Ужас. – Тогда я полетел! Мне тут делать нечего! И передайте своему приятелю, если он еще раз прервет мою песню, я повешусь прямо над его кроватью и буду болтаться там все ночи напролет, синий и раздувшийся. Поверьте, что это не блеф!

Безглазый Ужас повернулся и улетел. Баб-Ягун принялся трясти Гуню. Тяжелая голова Гломова бессильно моталась, откидываясь то вперед, то назад.

– Может, он пьяный? – подмигивая, предположил поручик Ржевский.

– Ты с ума сошел? Он же десять минут назад был с нами на концерте!.. Да и потом, ты что, Гломова не знаешь? Его и бочка спиртного не свалит! – возмутилась Таня.

– Ну тогда я не знаю… Я просто предположил! – сказал поручик.

Гуня Гломов тяжело разомкнул веки.

– Тебе плохо? Ты можешь встать? – с беспокойством спросил Ягун.

Губы у Гуни дрогнули.

– Нет.

Его голос звучал совсем тихо. Требовалось напрягать слух, чтобы хоть что-то разобрать.

– А руку поднять?

– И руку поднять… Ничего…