Олег Чарушников - Если так рассуждать... (сборник)

— А такое. Несчастливое…

И Анкудиныч начинал вещать эпическим, внешне очень достоверным тоном старожила-сказителя. По нему выходило примерно так:

Еще при царе Александре Благословенном местный золотопромышленник и самодур Ефим Перепреев затеял поставить на этом месте большой мучной лабаз. Умные люди, конечно, отговаривали, но своенравный Перепреев уперся, как баран.

Семь раз возводил упорный самодур свой лабаз, и семь раз колоссальное строение сгорало в одночасье. Ну, бросились ловить злоумышленников и впопыхах засадили в острог двух подвернувшихся странников, Микишку и Хорька. Закусивший удила Перепреев приступил было к восьмому строительству, но внезапно помер с симптомами острого «кондратия». На смертном одре он, якобы, поманил старшего приказчика пальцем и пророчески шепнул:

— Месту сему пусту быти!

Последнее со стороны Анкудиныча было попросту нахальным враньем, ибо таким образом изъяснялись только в петровские времена.

Горчаков отмахнулся от сказителя, но в душе затаил сомнения и печаль.

Что-то такое все же было в судьбе несчастного «Монолога». За какие-нибудь полгода он сильно сдал, подзавял и стал чахнуть. Исчез потусторонний дискжокей, прихватив с собой всю музыкальную электронику. На смену хамоватым молодым людям пришли небритые посетители, презирающие закуску как таковую и всему на свете предпочитающие красный «вермут».

Нехорошие завсегдатаи плодились, как клопы. Девушки перестали появляться в «Монологе» вовсе. Кафе катилось и катилось под уклон.

Разочарованный Горчаков уехал на учебу в город Вышний Волочек, оставив преемнику восьмикилограммовую папку с отчетом о проведенных мероприятиях. В баре новый, чрезвычайно расторопный буфетчик заторговал пивом навынос и в разлив.

Появился в продаже темный маслянистый портвейн, добываемый, очевидно, из подземных скважин, а также ароматизированное вино «Осенний сон». В одной бутылке этого удивительного напитка заключалось столько запаха, что доставало до автобусной остановки. Поэтому от пассажиров, садившихся здесь, всегда подозрительно пахло, и контролеры проверяли их в первую очередь, с пристрастием.

Серж Гогонин как-то по старой памяти заглянул в бывшее молодежное кафе, но дальше порога не пошел. «Бобик сдох!» — философски изрек он и удалился в проверенный «Циркуль». В душе Серж чувствовал себя отомщенным.

Дольше всех из сотрудников держался верный Анкудиныч. Но и его доел нервный завсегдатай, узревший в гардеробе синюю крысу величиной с валенок. Завсегдатая ловили всем обществом, сшибая мебель, свистя и топая. Анкудиныч получил сильную контузию вешалкой, стал задумываться и однажды поутру объявил коллективу:

— В нашем вертепе спиться — плюнуть раз!

Действительно плюнул и ушел сторожить конфетную фабрику, куда его давно звали.

Сейчас в «Монологе» овощехранилище.

Л. стоял в нашем столовском буфете и размышлял: брать или не брать?

Давали корейку, но лучшие куски уже, конечно, расхватали. Оставалось одно сало. Но ведь хочется, хочется корейки… Я стоял и напряженно думал, и рядом стояли еще человек пять и тоже думали.

Вдруг протиснулся к прилавку Санька Жогин (я его сразу узнал) и нахальнейшим голосом распорядился:

— Взвесьте-ка мне, мамаша, кусочек килограмма на полтора. Только попостнее, будьте любезны. Без сала.

Крупногабаритная «мамаша» за прилавком и бровью не повела.

— Все хотят постного. А куда мне прикажете сало девать?

Тут Санька произнес такую фразу:

— Любезнейшая, сало я попрошу взвесить отдельно, нарезать тонкими ломтиками и оставить себе!

Так вот прямо и сказал.

Мы думали — все. Сейчас она ему да этим самым салом, да как… Мы давно ее знали, нашу «любезнейшую» буфетчицу.

В самом деле, от такого нахальства «любезнейшая» на секунду окаменела, а потом поперхнулась (она ела булочку), и у нее получился сложный звук, что-то вроде: «Крх-ркх!»

— А вот это вы зря сказали, — не давая опомниться, наступал Санька Жогин. — Зачем вы это заявили, товарищ продавец, да еще в присутствии группы покупателей?

«Товарищ продавец» срочно дожевывала булочку. Жогип, ни минуты не медля, железным тоном продолжал.

— В таком случае я вынужден — подчеркиваю: вынужден! — буду позвонить лично Александру Петровичу!

— Кому? — презрительно спросила наша видавшая виды буфетчица. — Что вы мне тут цирк показываете? В торгинспекцию, что ли?