Сергей Федотов - Все, что шевелится

Но мы забежали вперёд, давайте вернёмся в 508 год от Сотворения Мира (по Библии). Сотонисты двинулись назад в Тункинскую котловину восточным берегом озера. Путь был значительно проще, чем во время поисков невест. За три недели вышли со скотом, домочадцами и мычащими в предвкушении любовных утех женщинами и девушками к северной оконечности озера, а через день наткнулись на затеси, сделанные во время прежних бесплодных походов заслонного отряда. Лешие их не трогали, не пытались заблукать. Дело в том, что ле-сунка Ый-ХрЫ-Жъооб вступила в интимную связь с личным составом полка. В контакт она вступала всеми доступными ей способами (а знала их куда больше Булган) и предпочитала групповые: «коза переходит реку», «дождь, намочивший голову», «изнывающая от жажды лягушка». Если Булган знала простой «пакет», то лесунка пользовалась «пакетом, вскрытым на рассвете», «пакетом со сломанной печатью» и «пакетом, прочитанным без вскрытия». «Крепко зажатый» поцелуй она дополнила «засасывающим» и даже «проглатывающим», «провокационный» – «диверсионным», который особенно любили сапёры – подкапыватели и мастера наведения переправ. Кроме покусываний лесунка использовала любовные плевки: «кобра, плюющая на приличия», «верблюдица, плюющая на мнение окружающих» и «чисто, плюнуть некуда». Для любовных развлечений она использовала семь дыр на голове (тех самых, которые считали гиганты для исчисления жизни), восемнадцать на руках-ногах, четыре на их сгибах и ещё всякие разные, включая пупок, который, по её словам (чонавцы научились с пятого на десятое понимать речь лесовиков), вмещал в себя от восьми до восьмидесяти унций орехового масла (кедрового).

Любимым развлечением развратной лесунки было одновременное совокупление сразу с тремя под-сотнями бойцов (и чтобы при этом вещун Нохои трахал мозги). Развлекалась бы и со всем полком сразу, но при этом становилась совсем уж газообразной, и мужикам это не нравилось.

– Всё равно что ветер трахать, – говорили они. – Дрочишь, а удовольствия никакого. Одна видимость, что баба, а в результате – одни цыпки.

Поделённая на три подсотни, Ый-ХрЫ-Жъооб напоминала женщину, но сильно-сильно разведённую, почти жидкую. Мужчины предпочитали спать с лесункой, когда она отдавалась тебе одному, а самый уж смак – трахаться с ней среди травы ростом по колено. Тут Жъооб становилась наиболее плотной, и исполнялась всегдашняя мужская мечта: «Сейчас бы кумыс покислей да дыру потесней».

Лесунка могла стать и совсем малюсенькой – размером с палец либо вовсе с комариху, но при этом становилась твёрже железа и на утехи уже не годилась.

Ый-ХрЫ и запретила своему народу обижать полюбовников, поэтому происки лемурийцев прекратились. Не тронули и возвращающийся в Мундаргу отряд сотонистов. Наткнувшись на затеси, обоз с невестами двинулся от одной метки к другой и через пяток дней вышел к лагерю. Там стояли построенные по линеечке юрты, глядя сверху на Тункинскую котловину, бабы восхищённо ахнули:

– Юрта-ау!

Так поселение обрело имя Юртаун. Сотон собирался выйти к лагерю незаметно. Вперёд он выслал отряд, состоящий из одних красивых, но оголодавших без мужских ласк баб. Когда те наткнулись на дозорный отряд, то молчком завалили мужиков прямо на острые камни и зверски изнасиловали. Никто и пикнуть не успел. Сигнала опасности дозорные не подали, а валялись на траве полностью измочаленные, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Впрочем, никто из них и не собирался вырываться из сладкого плена.

Каково же было изумление Чоны, когда в лагерь потекла, гомоня, многотысячная толпа. А сзади ещё гнали скот – лошадей, коров, коз и овец. Полковник собрался было объявить тревогу, когда Сотон подтолкнул к нему красивую женщину. Булган обвила Чону «прижимающимися» объятиями, поцеловала «завлекающим» поцелуем, взяла за руку и потянула в самую высокую и красивую юрту. И не ошиблась. Это и было жилище главы полка.

– Тю, ба-абы! – завопили однополчане, выскакивая из юрт.

Все они – без штанов или в одном сапоге – стекались на площадь, где на них с воем набрасывались бабы и волокли в ближайшие жилища либо просто в кусты.

К вечеру все сползлись на площадь, специально созданную для собраний, развели огромный костёр и стали думать, как жить дальше. Полковник Чона, очарованный Булган, молчал, лишь не сводил глаз с первой в его жизни женщины. Она оказалась не только искусительницей, но и большой умницей. По её совету чонавцы усовершенствовали косы, стали валить лес и распахивать поля. Просо посадили осенью, а овёс – в майскую грязь.