Николай Кудрявцев - Что уж, мы уж, раз уж, так уж...

— Нравится?

— Да мне все равно. Я не Зверев. Просто странно видеть тебя в таком.

— Я по телевизору видел, что так одеваются спецагенты.

— Тогда тебя в два счета вычислят.

Иван растерянно посмотрел в зеркало.

— Я, как-то, об этом не подумал. А что делать. Костюмчик, уж больно, удобный.

— Я вот думаю, — Никанор осмотрел Ивана со всех сторон. — Сними ботинки и одень кроссовки. Будешь, похож на уличного торговца. И никто, ничего не заподозрит. Все будут думать, что ты торговец, а ты будешь знать, что ты агент.

— Точно! — Иван начал переобуваться. — Ну, ты, Никанор, голова! Что значит, жизненный опыт!

В комнату влетел запыхавшийся Диоген. На нем были, уже знакомые, футболка и трусы, плюс носки, в желто-розовую полоску, и сандалии.

— Фу. — Выдохнул он. — Успел.

— Мог бы и не торопиться. — Успокоил его Никанор. — Все равно мы, без тебя, как без ног.

— А, разве, не на печке поедем? — Засомневался Диоген.

— И на печке тоже. — Иван притопнул ногой, проверяя обувку. — Все готовы?

Друзья синхронно кивнули.

— Тогда посидим на дорожке, и в путь.

Вся троица уселась на коврик, скрестив, по-турецки, ноги. Выдержав минуту молчания, они встали, оглядели комнату, и вышли на улицу.

Печка встретила их нервным попыхиванием дыма из трубы. Иван подошел к ней, ласково похлопал по изразцовому боку, как доброго коня, и она успокоилась. Никанор, а за ним Иван, ловко залезли на печь. Диоген запрыгнул на приступок, но это ему не очень-то помогло. Пришлось втаскивать, его, за руки. Когда они расселись и подтянули Диогену, слегка сползшие трусы, печь выпустила из трубы кольцо дыма и помчалась к воротам. Те распахнулись настежь, пропуская, до боли знакомые лица.

За воротами их встретили фофановцы. Печь резко остановилась, проверяя тормоза.

— Брыня? — Крикнул Иван. — Ты готов?

Тот кивнул и хотел подойти, но Акулина вцепилась в него и заголосила.

— Что ж ты, меня, при пацанах-то позоришь? — Брыня попробовал оторвать ее от себя.

— Брынюшка! Касатик! — Акулина повисла на нем. — Возьми, хоть, меч со щитом.

— Цыц, говорю, дуреха. — Он виновато посмотрел на улыбающихся наездников печи. — Не на Балканы еду, а в стольный град.

— Отпусти его, Акулина. — Крикнул Никанор. — Мы не на войну едем, а на ярмарку. Он подарков вам привезет.

— Ага? — Всхлипнула Акулина. — Видела я эту Москву, по ящику. Небось, на Тверскую едете? Мне подарки с Тверской не нужны. Я вас мужиков знаю! — Погрозила она пальцем. — У вас одно на уме!

— А что у нас на уме? — Спросил Диоген.

— Шурши ля фам! Вот что!

— Нишкни, Акулина. — Филька натянул шапку на уши. — Они на государеву службу едуть.

— А ты, откуда знаешь? — Взвилась Акулина. — Под Берию косишь?

— А мне водитель сказал. — Не унимался Филька.

— Когда?

— А когда мы с ним, мухоморовки выпили. Во!

— Ха! Мухоморовки! Значит, композитор напел.

— Сама, ты, композитор. Он в пиджаке был, в галстуке, с сигаретой, а на голове… — Филька запнулся.

— Чо, на голове-то?

— Парик с буклями. — Растерянно вымолвил Филька.

— А в руках скрипка. — Засмеялся поп.

— Фигушки! — Филька повернулся к попу. — В каждой руке по соленому огурцу. Во!

— А ну, тебя! — Махнула рукой Акулина и обняла, на сколько хватило рук, Брыню. — Брынюшка! Возвращайся скорей!

— Да мы быстро. — Брыня погладил ее по голове. — Одна нога тут, а другая здесь.

Он отцепился от Акулины и забрался на печь. Иван хлопнул ладонью по трубе, давая сигнал трогать. Печь поехала, постепенно набирая скорость. Деревенские замахали, на прощание, руками. Когда они скрылись за поворотом, Брыня сказал Никанору, разглядывая, парящую в небе, одинокую птицу.

— Вот ты говоришь, мол, щит и меч.

— Я говорю? — Изумился Никанор.

— Ну, ты говоришь, мол, оружие.

— Да, это твоя Аку… — Хотел возразить Никанор, но, обнаружив перед своим носом здоровенный кулачище, пошел на попятную. — Ну, может, и говорил чего. Всего не упомнишь. Утро было нервное.

— Вот я и говорю, что ты говоришь.

— Говорит, говорит. — Поддакнул Иван, играющий в карты с Диогеном, который ехидно захихикал.

— Ну, говорю, говорю! — Сдался Никанор.

— А знаешь ли ты, друг Никанор, что самое идеальное оружие, это человек? — Назидательно произнес Брыня, следя за полетом птички.

— Откуда мне знать, если я все говорю и говорю. — Обиделся Никанор.

— Болтать меньше надо, тогда много чего узнаешь. — Высказался Диоген.

— Еще Александр Васильевич говорил, — продолжал Брыня, — Что русский солдат, страшнее любого оружия, особливо, когда идет врукопашную. Ну-ка, дай-ка!