Николай Кудрявцев - Что уж, мы уж, раз уж, так уж...

Он тяжко вздохнул и посмотрел на Никанора.

— Вот скажи мне, Никанор, почему народ должен своим животом отвечать за реформы князей? Почему князьям неймется? Почему им постоянно надо стремиться то в Христианство, то в Коммунизм, то в ЕЭС, то в ВТО?

— Традиция такая, Брыня, традиция. То в партию, то в говно. Обязательно надо куда-то вступить. Ты про Перуна рассказывай. Про христианство мы без тебя знаем.

— Да. Про Перуна. — Брыня кивнул. — Как-то, ночью, проснулся я, поворочался с боку на бок, а сон не идет, хоть режь. Встал, и пошел к костру. Там дежурный десятник сидит, меч точит. Я присел рядом, подкинул веток в костер. Перекинулись с десятником несколькими словами. Как обычно, типа, "все спокойно" и "не спится". Потом я его спать отправил, мол, подежурю. Он ушел. Сижу, степь слушаю. Вдруг, слышу, шаги. Спокойные, уверенные, неторопливые. Странные шаги.

— А почему странные, если спокойные? — Спросил Никанор.

— А сам посуди. — Хмыкнул Брыня. — Если дозорный, то поспешать должен, чтобы успеть предупредить. Если нечего сообщать, то дозорный должен дожидаться смены. Нет, Никанор. Кто-то странно вышагивал. Я тихонечко меч вытянул из ножен, положил его на сгиб руки, и за ближайшим деревом притаился. По службе-то, окликнуть требовалось, но что-то мне… Как внутренний голос не разрешал шум поднимать. Смотрю, а из темноты выходит человек. И направляется ко мне. Высокий, крепкий. Волосы длинные волнистые, тронутые сединой, зажаты серебряным обручем, чтобы в глаза не лезли. Глаза строгие, колючие, насквозь пронзают. Борода длиннющая, ухоженная. Простая рубаха и порты. Рубаха подпоясана наборным ремешком. На поясе акинак прикреплен. Порты в сапоги заправлены. Подходит и говорит:

— Здоровья тебе, витязь. Дозволь у костра погреться.

На степняка, ну никак не похож. Но, как говорится, береженого и боги берегут. Подошел я к нему, за акинак взялся, чтобы разоружить. Все-таки не в Киеве, а на порубежье находимся. Тут меня молния по руке как саданет, аж наколенники расплавились, и гвозди из подошвы сапог выскочили. Чуть сознание не потерял. Валяюсь, возле костра, глаза таращу, а в голове пульсирует: "Перун! Перун! Перун!" С детства слышал о его оружии. Он руку мне протягивает, чтобы помочь, и говорит:

— Ты витязь не серчай, что не предупредил. Больно быстр ты. Я даже рот не успел открыть.

А у самого глаза улыбаются. Поза у меня, наверное, смешная получилась. Лежу на спине, в сапогах, а с голыми пятками. Вскочил я на ноги. Поклонился низко.

— Милости просим, батюшка Перун.

— Признал, витязь? Не серчай на молнию. Заговоренный у меня акинак. Только я могу его в руки взять. Другого испепелит. — Он посмотрел на меня, изучающе. — А ты выстоял. А ну, попробуй этот.

Он вынул из-за голенища засапожник, перехватил за лезвие, и протянул ручкой вперед. У меня внутри все захолодело, но ведь богу не откажешь. Помолился я, Авось, и хвать со всей дури за рукоять. Убьет, так сразу, мучится не буду. Как дало в ладонь, аж в глазах потемнело. Стою, терплю, в глаза Перуну уставился, жду, когда кончина моя придет. А он улыбается. Вдруг, чувствую, что силища в меня вливается, великая. Мышцы трещат, битвы просят. А Перун говорит:

— Вижу, витязь, что люб тебе мой подарок. Отныне будет он тебе служить так же, как служил мне.

Снимает с пояска свой акинак, проводит лезвием по ладони, и протягивает мне руку. Густая кровь капает на землю и испаряется. Я то, грешным делом думал, что у богов кровь не течет, а она у них, оказывается, погорячее нашей будет. Полосонул, я засапожником, по своей ладони, и пожал протянутую руку. Смешалась наша кровь, и понял я, что пока буду жить, то никакая сила не заставит меня забыть и предать своего побратима.

Брыня замолчал. Печь мчалась вперед, подминая под себя Ярославское шоссе. Водители встречных машин таращили на нее глаза, а те, кого печь обходила с легкостью истребителя, высовывались в окно и, показывая большой палец, что-то весело кричали.

— Похоже, заснул. — Никанор провел ладонью перед глазами Брыни. — Наверное, Акулина всю ночь инструктаж давала.

— Сейчас это называется "инструктаж"? — Удивился Диоген. — Вот, я помню, мне моя такой инст…

— Да помним мы, что помнишь ты! — Оборвал его Никанор. — Спит, а глаза открытые. Разве можно с открытыми глазами спать?

— Можно! — Констатировал Диоген, осмотрев Брыню. — Вот, я помню, кузнецом рабо…

— Да помним мы, что помнишь ты. — Цыкнул Никанор. — Что делать-то будем.

— А пусть его Иван ущипнет. — Предложил Диоген.