Александр Матюхин: Циклопедия

- Впечатляет, - сказал СашкенШтейн, - но, может, вы продолжите разговор в другом месте, а то мне... гхм...

- Я поняла, - сказала Свет, - не надо вдаваться в подробности.

- ...зубы почистить, - прошептал СашкенШтейн и густо покраснел.

- И то верно, - Жен вытерся полотенцем во второй раз, безуспешно пытаясь выковырять из волос мысли о Музе Канта, и вышел в коридор. Свет вышла следом. Из туалетной комнаты донесся бас Миши Кретчетого:

- А еще Кант воевал с Дидро и Гольбахом, да- да...

- Я думаю, что Кант уже ушел, - сказал Жен, спускаясь по лестнице на первый этаж Замка, - он и так не любитель долгих ожидания, а тут еще на диване спать хочет. Неужели Кант думает, что...

И вот тут Жен увидел НЕфилософа.

Иммануил Кант стоял на пороге и неприличными словами крыл лакея, который от смущения переливался всеми цветами радуги, как лужица бензина на асфальте.

Первое, что бросалось в глаза, была совершенно новая внешность Канта. Он был совсем не таким, каким его видел Жен в последний раз, на церемонии открытия магазина "Бороды и сосиски". Конечно, те, кто встречался с Кантом не часто, или же вообще видели его мельком (как, например, Голова, который видел НЕфилософа, пытаясь превратиться в мышь и попросту пролетел у того между ног) не заметили бы ничего необычного. Но Жен заметил. Нельзя сказать, что Кант поменял имидж целиком и полностью. Лишь чуть- чуть. Раньше на его голове мирно росло шесть седых волосков, а над верхней губой расположились редкие, зеленоватые усики. Теперь же все это было начисто выбрито, а лысина, вдобавок, блестела так, словно ее более чем тщательно смазали сливочным маслом. Еще у Канта прибавилось заплаток на плаще (хотя, если честно, весь его плащ был сшит из семи разных кусочков), а вот большие резиновые сапоги, гнусно пахнущие немытыми портянками, остались неизменно грязными и с налипшими на них кусочками засохшей коричневатой массы. В руках Кант держал огромный (семисот страничный) фолиант в черной обложке с золотым теснением, гласившим: "Философия. Сущность и методы".

- Кант! - радостно воскликнул Жен, но обниматься с НЕфилософом не стал. Зато это сделал сам Иммануил и добрых шесть минут трепал Женовы волосы, теребил пухлыми пальцами его щеку и порывался высморкаться в воротник пижамы. Когда вся слезовыжимающая церемония закончилась, Жен сказал:

- А мы тут как раз о тебе разговаривали!

- А я о вас, - обрадовался Кант, - почему ваш лакей, кол ему промеж бедер, не разрешает мне спать на диване?

- Наверное, потому, что это наш диван, - ответила Свет, делая ударении на слово "наш", - и еще потому, что у тебя грязные ноги.

- У меня ноги чистые! Это сапоги не мытые!

- Лжет, - кратко сказал чревовещательный бас Миши Кретчетого, и ему все поверили. Даже лакей.

- Ну, хорошо. И ноги тоже грязные, - сдался Кант, от головы которого разливался по воздуху сладковатый запах сливочного масла "Буренка", - хоть коробку разрешите в зале поставить?

- Опять со своей телепортацией? И вообще, что это ты так в Замок рвешься? - подозрительно сощурился Жен. Мимо него бесшумно пробежал Серомас, державшийся за живот. Кант поманил Жена пальцем и, когда тот приблизился, ста что- то очень быстро шептать ему на ухо. Жен покраснел, а бас Миши Кретчетого, который, без сомнения, подло подслушивал, воскликнул:

- Что, правда? Это вам не сливами обожраться! - в подтверждение его слов, появившийся из туалета Серомас, не успев дойти до лестницы, рысью кинулся обратно.

Кант закончил, вытер со лба пот и шумно выдохнул.

- Ну, раз такие дела, - сказал Жен, - тогда ночуй. Но, только при одном условии!

- Опять посуду помыть и ведро вынести? - поморщился НЕфилософ, - запихивая книгу в коробку.

- Нет, ты должен будешь что- нибудь написать!

Кант оживился, но когда узнал всю суть дела, мгновенно впал в уныние, которое свойственно преимущественно НЕфилософам и людям склонным к самоубийству, и поинтересовался, долго ли эксперимент будет продолжаться?

- Пока мы все не выясним на счет твоей Музы! - сказала Свет, - а пока доставай ручку с бумагой и приступай!

- А что писать- то? - спросил Кант, и лицо его стало таким, будто он немедленно собирается уснуть. Причем всерьез и надолго.

- Ты у нас писатель, - пожал плечами Жен, - вот и думай. Главное, чтобы Муза появилась. А там дело принципа.

- Беременная! - добавил Серомас, выходя из туалета. Вслед за ним вышел СашкенШтейн, с зубной щеткой в зубах, и, свесившись через перила, стал заинтересованно наблюдать.

Кант погрыз кончик карандаша, ловко извлеченного из рюкзака, и сказал: